По телефону сообщают: «Нам нужно поговорить с вами, мистер Сомс», — и я понимаю, что надо бы немного прибраться. Придут из Компании. Мне не нравится идея принимать людей Компании в свинарнике, но одна из причин, почему у меня вечно такой бардак — здесь настолько тесно, что просто некуда прибрать всё моё дерьмо. Я запихнул грязное белье и немытую посуду в духовку — мой матрас лежит прямо на полу, и сунуть вещи под кровать не получится — а что не влезло в духовку, сгрузил в ванну и задёрнул занавеску. Подумал, что надо было просто сложить всё в ванну, залить водой и отмыть всё скопом. Или хотя бы только тарелки, потому что отнести одежду в автоматическую прачечную проще, чем отстирывать её вручную.
Но, черт побери, я просто задёрнул занавеску для душа и сложил стопочкой журналы и газеты — газеты сверху, потому что большинство людей не одобряют мои предпочтения в выборе журналов. Газеты мои тоже многим не по вкусу, но я пристроил на самый верх воскресную газету, так что всё норм. В Компании чертовски хорошо знают, что скрывается под колонкой юмора, потому что они чертовски хорошо знают меня, но пока я не тычу им это в лицо, они могут притворяться, что ничего не замечают.
Я всё ещё возился с уборкой, когда раздался стук в дверь. Я пересек комнату (единственную, если не считать ванной — а я считаю, особенно когда нахожусь внутри), и тут до меня дошло, что я не одет. Я до сих пор в майке и труселях, ради всего святого.
— Погодите, — заорал я, выдергивая из шкафа штаны, — Я не одетый.
Все мои рубашки лежали либо в духовке, либо в ванне, а люди Компании нервно переминались в коридоре, будто тут как бишь его… место, где Леннон купил квартиру… а, «Дакота», ага. Ладно, пришлось открывать дверь в пижамной хлопчатобумажной майке, зато хотя бы в застегнутых на молнию штанах.
На сей раз они пришли новым составом. Двое обычных парней и женщина. Не баба, не сучка, не феечка. Она отгородилась от меня мужчинами и смотрит так, как всегда смотрят женщины, доведись им со мной пересечься — подбородок приподнят, рука сжимает пальто у горла, в глазах леденящий холод и безмолвное послание: «Посмеешь прикоснуться ко мне и умрёшь в муках», тело вытянуто по грёбаной струночке, словно у Супермена, а ужасом так и пышет, словно жаром из открытой печи.
Вошли они, обступили меня, а я думаю только о том, надо бы расправить простыни на матрасе, чтобы постель не выглядела так неряшливо, но тогда они заметят, что и простыни у меня далеко не чистые, так что одно к одному, знаете ли. И мне некуда предложить им присесть, кроме матраса, так что они просто остались стоять.
