Эта книга для меня особенная.
Все началось очень давно, еще в 1959 г. — после моей первой победы на чемпионате мира по тяжелой атлетике в Варшаве. Именно с этого года меня стали называть «самым сильным человеком мира». По тем временам мне принадлежали выдающиеся рекорды силы.
Большой спорт (считай, профессиональный) давал средства и относительное время для литературных занятий. Именно с того года я начинаю и профессиональное занятие литературой.
Путь оказался непростым. Спорт увечил, отнимал силу, усталость от тренировок наслаивалась, казалось, ее не смыть годами. В таких условиях трудно было пробиваться к горячему и вдохновенному слову.
Но именно в 1959 г., написав несколько рассказов, я решил написать роман о революции, о всем том, чем она обернулась для России (да, роман — ни больше ни меньше).
Сам замысел не случаен. Потрясения от разоблачений Хрущевым зверств сталинизма не то чтобы утихали, входили в русло буден, а, наоборот, оборачивались явным расколом общества, все более распространяясь вширь и подводя к вопросам коренной важности: чем явилась революция, только ли в Сталине причина наших колоссальных несчастий? Одна за другой возникали теории, объясняющие причины трагедии. Нечего и говорить, что едва ли не подавляющее большинство из них были «верноподданными» — от правоверного ленинизма. И при всем том воображение будоражили судьбы тысяч и тысяч людей, выживших в нечеловеческих условиях лагерей и вдруг оказавшихся среди нас.
Я встречался со многими — и какие рассказы, биографии, невероятные случаи мне доводилось слышать! После я жадно по памяти восстанавливал наши беседы. Но выводы у всех были однозначны: виноваты Сталин, Берия…
Поначалу замысел романа я представлял себе вполне ясно. Да, Сталин — изверг, великий Ленин им обворован и оболган. За ленинизмом — счастье человечества.
Я накапливал материал, много читал, преимущественно по истории России и философии, одновременно энергично осваивая литературное поприще. Шлифовал мастерство в спортивных книгах печатали меня крайне скупо, но все же печатали, пока в середине 70-х годов я сам не отказался от публикаций. В условиях партийного диктата книги превращались в жалкую пародию на то, что ты хотел в них вложить. Не только цензура, но и редакторы калечили буквально каждую страницу, не оставляя в покое даже литературный стиль. Чтобы печататься, следовало потерять душу. Литературное вырождение при этом было неизбежно. Я принял сердцем: не будет тебе дано распрямиться на родной земле, — и с 1975 г. начал писать «в стол».
