За окном, на том месте, где прежде находился Храм Христа Спасителя, теперь возвышалось другое сооружение: монументальная голова Сталина высотой не меньше сотни метров, с шевелюрой и усами, покрытыми сусальным золотом, с беломраморным носом и щеками, с приоткрытыми алыми губами, сквозь которые многочисленные паломники проникали в здание, с рубиновыми звездами на погонах, приподнятых над землей. Вокруг головы били в небо высокие струи фонтанов, а на постаменте перед гигантским лицом полукругом располагались гранитные буквы такого размера, что их можно было с легкостью разглядеть и с шестнадцатого этажа. ХРАМ СВЯТОГО ИОСИФА — было написано там.
Всего пару часов назад, утром 27 апреля 2017 года черный автомобиль BMW вез режиссера Мэта Кори по утренней Москве в сторону промышленных окраин, и режиссеру было плохо. Было плохо ему от большого количества выпитой вчера водки, от дюжины дорожек кокаина, вынюханных с разных частей тела экзотической тувинской проститутки, а также от четкого и беспощадного осознания того, что никакой он не режиссер, не Мэт и не Кори.
Матвей Корчагин — так на самом деле звали нашего героя — уехал из Москвы пятнадцать лет назад, в возрасте двадцати трех лет, и с тех пор возвращался сюда редко, неохотно и ненадолго. Ему нравилась его жизнь в пригородах Праги, его не супер-успешная, но довольно эффективная карьера клипмейкера и делателя сериалов про ранимых маньяков-убийц и паталогически жестоких главных редакторш глянца. Но более всего ему нравилось ощущение размеренности и предопределенности, сопровождавшее его, когда он читал очередной бездарный, но коммерчески выверенный сценарий, полученный от студии, державшей Мэта на контракте. И его собственная жизнь развивалась по сценарию, к счастью, не такому драматичному и слезоточивому, как сценарии сериалов, но тоже весьма предсказуемому.
Но вернемся в салон автомобиля BMW, где режиссер Матвей Корчагин предается своим невеселым думам. А поскольку от того, что долго думаешь о том, насколько тебе херово, становится еще херовее, Матвей принялся думать о другом, чуть менее херовом — о творческих людях, а точнее о том, почему он их всей душой ненавидит. Дело в том, что все без исключения творческие люди, встречавшиеся на его жизненном пути (а они встречались ему ежедневно и в больших количествах), делились на три типа. Первый тип — бесталанные, но деловые, второй тип — талантливые разгильдяи, а третий — разгильдяи бесталанные. Можно было бы предположить, что где-то существуют талантливые люди с коммерческой жилкой, но такие люди Матвею никогда не встречались, и в их существование он поэтому не очень-то верил. Себя он честно относил к первому типу — осознание этой причастности пришло не сразу: сначала, как водится, юношеское отрицание, потом маргинальная агрессия, после изнурительные торги с самим собой, продюсерами и публикой, затем депрессия среднего возраста и только потом принятие. Что касается старшего брата Матвея, Всеволода Корчагина, по приглашению которого он и прибыл в Москву, то отнести его можно было к той же категории творческих людей, но с важной оговоркой: Сева был гораздо более бесталанен и гораздо более коммерчески успешен.
