Всякий, кто бывал у меня дома, по дороге не мог не приостановиться возле трех окон старого морского волка капитана Бродерсена, где среди гераней и петуний выставлены необычные сувениры, привезенные со всех концов света на память о дальних плаваниях: аляповатые фарфоровые мопсы, резные штуковины из эбенового дерева, парные азиатские статуэтки упитанных любовников, исполненных безмятежной неги, духовые трубки для стрельбы и два коричневатых чучела маленьких легуанов. Вечно зябнущий в глубине своей комнаты старый капитан неизменно радовался, когда очередной гость замедлял шаг или даже останавливался, не в силах пройти мимо заморских диковин. Я ничуть не сомневался, что и Пюцман, визит которого был назначен на восемь утра, обратит на них внимание, а возможно, даже засмотрится, однако налоговый инспектор, появившийся точно к сроку, стремительно прошагал, не глядя по сторонам, мимо трех окон прямо к боковой двери, после чего сразу же раздался звонок.
Признаться, когда он вошел в гостиную, одновременно служившую мне кабинетом, я испытал некоторое облегчение, ибо вместо старого, потертого жизнью и страдающего повышенной кислотностью налоговика со мной поздоровался молодой человек, настолько светлокожий, что при виде его на ум поневоле приходило сравнение со сдобной булочкой. Он носил очки с круглыми стеклами в темной роговой оправе. В его пухлом лице было что-то ребяческое, невинное, далекое даже от намека на профессиональную подозрительность; скорее оно выражало нечто вроде нерастраченной детской способности удивляться. Пожалуй, такого человека не назовешь толстяком, но его склонность к полноте была уже очевидной, о чем наглядно свидетельствовал пиджак, туго обхватывавший бедра.
Поставив объемистый черный портфель на пол, он, медленно кивая, осмотрелся, его рассеянный взгляд прошелся по кушетке, на которой я обычно сплю, по самодельному стеллажу для книг, по подаренному мне капитаном Бродерсеном письменному столу из вишневого дерева; с таким видом, будто у него нет сил противостоять искушению, он жестом попросил у меня разрешения заглянуть в исписанные от руки странички. Интерес его был явно неподделен. Пока он, склонившись над листками, разбирал первые фразы, я пояснил, что как раз бьюсь над рассказом, который должен называться «Скажите, как пройти…»; молодой человек откликнулся на мои пояснения, задумчиво повторив название рассказа, после чего спросил, где он мог бы расположиться. Я пригласил его на кухню и усадил там за стол, термос с кофе уже стоял наготове; здесь же лежали документы, которые он меня просил подготовить по телефону, а именно тетрадь, куда я записывал все мои доходы, и совсем еще новая с виду картонка из-под обуви, куда складывались всевозможные чеки и квитанции. С картонкой соседствовала моя первая книга, повесть «Предоставление гражданства». Хоть и оставалось у меня всего два последних экземпляра, один из них я решил подарить инспектору, рассудив, что подобная любезность не повредит. Прежде чем сесть, молодой человек взял книгу, с интересом прочитал аннотацию, затем вернул книгу мне.
