Париж.
Принимающая расслабилась в колыбели, отсоединив свое сознание от памяти и от посторонних мыслей. Она устремила пристальный взгляд в пустую приемную камеру, воспринимая ее во всех мельчайших подробностях, не допуская в свое сознание ничего, кроме непосредственных впечатлений. Она перестала думать и о прошлом, и о будущем — ощущала только настоящее, данную секунду, свое существование именно тут, в этом месте, именно сейчас, в этот миг.
И как раз вовремя. Отправляющая Внешней станции СВ БВИСИ была уже готова.
Принимающая плавно включила усилитель — слабая эмиссия ее мозга была уловлена, удвоена, усилена в десять… в сто… в тысячу раз.
Напряженные поиски вовне, соприкосновение, нащупывание и обретение два сознания соприкоснулись и слились, воспринимая одно и то же. Такие же стены, такая же температура воздуха, такая же колыбель и ярко горящая единица на фоне мрака. Только в камере отправляющей стоял молодой человек. Принимающая увидела его, перестала видеть, снова увидела, попыталась замкнуться на нем, воспринять мельчайшие подробности, удержать их, воссоздать его таким, какой он есть. И принимающая уже восприняла его, и отправляющая начала отключаться, как вдруг зеленая единица замерцала, обратилась в зеленую паутинку. Глаза принимающей расширились и на краткое мгновение увидели что-то странное. Она увидела…
Принимающая испустила душераздирающий вопль:
— А-а-а-а-а-а!
ТИГииИииг.
Трансептор пораженно тырился в обменную камеру. Он всклочился в своей уютнице. То, что он увидел, просквозило его до самых скуджей. И к тому же это неведомое нечто испускало звуки! Невероятно, немыслимо!
Сначала едва заметно, затем с нарастающей энергией трансептор принялся дрожиться и скроклить, требуя извлечения.
Париж.
В приемную камеру вбежали наиболее смелые из ассистентов, схватили полубесчувственную принимающую, вытащили ее из колыбели и, не разбирая дороги, так как почти все время испуганно оглядывались через плечо, вынесли ее наружу, после чего стремительно захлопнули и заперли дверь.
Эта спасательная операция потребовала поистине беззаветного мужества.
ТИГииИииг.
Завороженные ужасом, они не могли оторваться от видеощели.
— Что это может быть такое? — с почтительным страхом спросил Ракт.
— Не знаю, — ошеломленно ответил Вок. — На моем веку мне довелось повидать немало жутких феноменов, но… это уж нечто совсем непостижимое! А ведь оно… оно… живое!
— Гу-аакх, гу-аакх! — еле слышно прошелестел Ракт. — Оно… оно настолько безобразно, что я испытываю дурноту.
Вока тоже подташнивало.
— А оно… оно не может выбраться наружу, не правда ли? Мы же задраили камеру. Если оно вдруг вырвется…
