Сентябрь в этом году был по-особенному приятен, тих, безветрен. Несмотря на то, что солнце село и давно перевалило за девять вечера, холода совсем не ощущалось. Скачко даже не пришлось включать в салоне печку, и в короткой рубашке и летней форменной курточке было достаточно тепло.
Они с напарником, сержантом Бутенковым, сидели в служебной машине и ждали десяти часов вечера, когда наконец можно будет сняться с поста и отправиться со спокойной душой домой на отдых.
Сегодняшнее дежурство обошлось без каких-либо серьезных происшествий, дневной план по штрафам они давно выполнили и теперь могли расслабиться и даже спокойно послушать музыку по «Европе-плюс», пока не пробьет их час.
Оставалось каких-то сорок — сорок пять минут. Сорок — сорок пять минут, и они будут дома — в тепле, сытости и уюте. А пока они здесь, по салону плывет и медленно растекается по всем углам тихая мелодия, Скачко отрешенно смотрит в окно на пламенеющий на горизонте закат и думает ни о чем.
Какие-то мысли из ниоткуда лезли в голову, складывались в какие-то слова, потом перемешивались и тут же где-то растворялись, не оставляя после себя и следа.
Машина стояла на взгорке, носом упираясь к шоссе, а справа, за переездом, их небольшой городок утопал в разноцветной гирлянде огней.
Это был один из самых удачных для гаишников постов. В этом месте кончался город и была развилка, один рукав которой уходил на трассу, а другой через тридцать с небольшим метров терялся в густых зарослях терновника и кленов.
Оттуда частенько выскакивал какой-нибудь бесшабашный лихач и тут же становился для них легкой добычей. Но вот уже почти полтора часа они сидят здесь, но никакого лихача так и не увидели. Как будто их и не было вообще.
— Чем будешь завтра заниматься? — спросил от нечего делать Бутенков.
Он полулежал сбоку Скачко, глубоко надвинув на глаза фуражку и сложив пухлые огромные ладони с переплетенными на неохватном животе пальцами.
— С утра заеду работу, чиркну пару бумажек, — ответил Скачко, не сводя глаз с дороги, — а потом, наверное, съезжу на пруд, порыбачу: жена все равно до пяти просидит на работе.
— Не поздновато ли будет для рыбалки-то? — спросил, как будто подлавливая его на чем-то важном, Бутенков, хотя и знал, что как рыбак Скачко — мужик отменный.
— Поздновато, конечно, но что поделаешь? — с сожалением ответил Скачко. — Если не оформлю вовремя карточки, с меня Рогозин потом не слезет, ты ж его знаешь.
В эфире опять раздалась беспрерывная трель балаболки-ведущей.
Как всякий истинный гаишник, тяжелый на подъем и на язык, Скачко каждый раз удивлялся, как можно так быстро и безостановочно лопотать. Он бы за это время и фразы не сложил, а эта сорока трещит и трещит, трещит и трещит. Правду в народе говорят — язык без костей.
