Меня зовут Новембер Эдли, а родилась я в августе. Если верить папе, тем летом в Коннектикуте выдались на редкость холодные ночи, и в день, когда я появилась на свет, клен возле нашего дома вдруг зарделся, как поздней осенью. Отсюда и мое имя. По рассказам папы, листья так ярко полыхали в лучах утреннего солнца, что вся лужайка перед домом казалась объятой пламенем. Еще он полагает, что отчасти этим объясняется моя страстная любовь к лесу. Не уверена, что одно с другим как-то связано, но мне нравится эта история – как напоминание о том времени, когда мир казался безопасным местом и моей семье ничего не угрожало.
Что касается безопасности – в том числе моей, – то больше всего меня сбивает с толку тот факт, что раньше я об этом даже не задумывалась. Папа, некоторое время служивший в ЦРУ, а ныне – финансовый менеджер, часто упрекает меня в излишней доверчивости и при этом всегда так качает головой, как будто ему трудно поверить в наше с ним родство. Я, естественно, напоминаю ему, что в этом на сто процентов виноват только он, поскольку с самого рождения я жила в одном и том же маленьком городке в окружении одних и тех же дружелюбных людей, от которых опасности не больше, чем от спящих в корзинке котят. Папа возражает: мол, я просто хочу верить, что люди по природе своей добры, а такая позиция, хоть и достойна восхищения, но все же мало соотносится с реальностью. Я спрашиваю: разве легче жить, думая, что все вокруг желают тебе зла? Он отвечает, что в умеренной подозрительности есть здравый смысл, поскольку она помогает подготовить себя к любой возможной опасности. Но до сегодняшнего дня все это были лишь теоретические рассуждения. И если честно, даже вчера, когда папа убеждал меня в том, что нашей семье грозит опасность, я отказывалась верить. Нет, я определенно не чувствовала никакой угрозы – до тех пор, пока несколько минут назад не проснулась в этой средневековой… гостиной?
Я хмурюсь. У стены рядом со мной стоит какой-то человек, по виду охранник. Уставившись в одну точку, он демонстративно игнорирует меня, пока я обследую дверь – разглядываю ее, со всей силы пытаюсь сдвинуть чугунную щеколду и даже наваливаюсь плечом на темное деревянное полотно, но все зря. Задыхаясь от напряжения, осматриваю комнату. В камине полыхает огонь, а мебель, обитая бордовым бархатом, наверное, стоит дороже, чем весь мой дом. Окон нет, и выбраться отсюда можно только через дверь.
