1
Быть подростком сложно. Особенно, если оказаться в Серебристой Чаще, и не просто оказаться, а переехать туда, пойти учиться в новую школу к другим подросткам.
Моя семья переехала в этот поселок из города. В разгаре были девяностые годы, и взрослые заботились о том, чтобы выжить, а подростки были предоставлены сами себе. Серебристая Чаща – поэтичное название, навсегда застряла в моем сердце и разуме, до сих пор течет разбавленная по моим венам, и вшита куда-то вовнутрь меня. Так глубоко, что до сих пор воспоминания могут заставить меня, если не заплакать, то грустно вздохнуть. А ведь я уже давно взрослая тетка.
Я помню окна-глаза в серых пятиэтажных домах, устремлённые на меня. И если я приеду туда опять, мне будет сложно не вспоминать снова и снова то, что случилось со мной, что сотворила со мной эта проклятая Серебристая Чаща. Только изгой, которого все сторонятся, может понять мои чувства.
Почему я не попросила помощи? Почему я не защитила себя? Почему, почему? Мне было стыдно. Я боялась. И это длилось целую вечность, а на самом деле не больше одного хилого года.
Мне исполнилось тринадцать лет, когда моя мама получила квартиру. К моему сожалению, не в городе, а в поселке городского типа. Людей в поселке было на порядок меньше, чем в городе, и для меня тот маленький злой мирок состоял только из тех, кого я знала. Моя демократичная мама не настаивала на том, чтобы я меняла школу, и какое-то время я ездила в городскую школу на электричке. Эти три остановки были для меня целым путешествием. Но причина моего ухода из городской школы в поселковую были не три остановки на электричке каждое сонное утро, а ревность. Подружка из моей старой школы совершенно оторвалась от меня, а я больше ни с кем так близко не дружила, как с ней. Леночка Филатова в свои тринадцать лет была стройной, рослой, интересной девочкой. Она взрослела, интересовалась мальчиками, а мне хотелось продлить свое, а заодно и ее детство. Я отказывалась отдавать свою подружку дурным компаниям, к которым ее тянуло. Я ревновала и страдала. Когда я поняла, что Леночка ушла от меня безвозвратно, то попросила своих родителей перевести меня из старой школы в новую – ту, что в поселке. Школа как школа. Белая, трехэтажная, наполненная визгами, криками и знаниями. Но то касалось благополучных, любознательных деток, а я была не такой.
Сигареты и алкоголь в тринадцать лет? Мне они нравились. Они делали из меня взрослую и смелую. Так я думала. Помню я протирала лицо розовым лосьоном перед зеркалом в ванной нашей новой квартиры и внушала себе: раз я курю, то рискую состоянием кожи, а, значит, буду каждый день протирать кожу. Какие умные зрелые мысли у малолетки! В моей голове теснились советы из женских журналов, прочитанные мною в бесчисленных количествах. Зачем я дымила и пила алкоголь? В тринадцать лет. В толк сейчас не возьму. Но подростков взрослые не понимают, а я теперь взрослая. Когда меня начали унижать в Серебристой чаще, я стала бояться ходить по улицам, бояться идти в школу. Я ничего не могла противопоставить грубой физической силе и мерзким окрикам. Мне было тринадцать, и я научилась надевать на свое лицо выражение, в которое я вкладывала почти молитву: не троньте меня, не обзывайте меня, я никого не обижаю, я бесхребетная серость. Иногда это срабатывало. Меня перестали замечать к концу того ужасного года, перестали задирать и унижать. Я добилась полной бесцветности, и это стало моим спасением.
