От мира сего

ОТ МИРА СЕГО

_>Роман

Памяти моей мамы

Пятиминутка в терапевтическом отделении началась, как и обычно, без чего-то в восемь утра.

Обычно пятиминутка, проводимая в отделении, никогда не оправдывая своего названия, длилась порой почти час, но на этот раз ее прервали примерно на тридцатой минуте: у больной Астаховой из девятой палаты началась внезапная аллергическая реакция, дежурная сестра прибежала за лечащим врачом в ординаторскую; лечащий врач Вареников почему-то не явился на работу, и зав отделением Виктор Сергеевич Вершилов сам направился в девятую палату.

Астахова, уже немолодая, разменявшая шестой десяток, что называется, сырая, болезненно толстая, с весноватым круглым лицом всегда всем довольного человека, лежала, раскинув короткие, в осыпи веснушек, руки, тяжело, неровно дыша, рот широко открыт, щеки раздулись, в щеках потерялись глаза, довольно крупные, Вершилов запомнил их — карие, с яркими, чистыми белками, сейчас же они превратились поистине в щелочки.

— Что, Вера Алексеевна, плохо вам? — участливо спросил Вершилов, взял в руки ее тяжелую, с туго натянутой кожей, распухшую ладонь. Послушал пульс, откинув рубаху, выслушал сердце, легкие, пальпировал печень и селезенку.

Астахова прошептала едва слышно:

— Душит до ужаса, дышать нечем.

— Яйца ела? — спросил Вершилов, нажав кнопку для вызова сестры.

— Нет, и не думала.

— Клубнику? Консервы? Сыр?

Астахова качала головой, потом вспомнила:

— Щавель ела, со сметаной.

— Щавель? Может статься, он-то во всем и виноват…

Вершилов обернулся к сестре, вошедшей в палату.

— Приготовить ампулу димедрола и пол-ампулы супрастина.

Астахова преданно смотрела на него своими щелочками.

— Жить останусь или уже каюк?

— С чего это вы взяли? — непритворно удивился Вершилов. — Поверьте, вопрос о жизни и смерти даже не стоит! Мы с вами еще на свадьбе вашей внучки погуляем!

Синеватые, распухшие губы Астаховой раздвинулись в улыбке.

— Ловлю на слове.

— Ловите, разрешаю, — согласился Вершилов.

— Виктор Сергеевич, димедрола ампулу или хватит полампулы? — спросила сестра.

— Ампулу, — ответил Вершилов. — Супрастина пол-ампулы, а димедрола целую.

Сестра сделала Астаховой укол, Вершилов натянул одеяло повыше на Астахову, пригладил рукой ее волосы, разметавшиеся по подушке.

— Теперь — спать, договорились?

— А где проснусь? — спросила Астахова, сама же ответила: — Надеюсь, на этом свете.

— Безусловно на этом, — заверил ее Вершилов.

Вера Алексеевна Астахова очень боялась смерти. И не только смерти, но даже и просто-напросто любой, даже самой неопасной болезни.