Великодушный русский воин

Николенька никогда не видел своего отца. Тридцатилетний полковник Раевский был тяжело ранен на войне с турками и умер вдали от дома за несколько месяцев до рождения сына.

Мать часто подводила мальчика к портрету гвардейского офицера в напудренном парике и рассказывала Николеньке об отце. Потом показывала на другой портрет — военного с лихими усами, в зелёном кафтане и треугольной шляпе.

— Это — твой дедушка, — объясняла она, — в девятнадцать лет был он прапорщиком и сражался под началом самого Петра Великого в знаменитой Полтавской битве.

Так, переходя от одного портрета к другому, мама называла имена, вспоминала семейные истории.

Самое почётное место занимал в парадной зале герб Раевских — щит, увенчанный шлемом с короной, с изображением серебряного лебедя — гордой, царственной птицы. Серебряный лебедь был знаком не только древнего, но и знатного семейства: прабабушка Ивана Грозного и мать Петра I приходились им роднёй.

— А что, и мой портрет здесь когда-нибудь будет? — спросил однажды Николенька.

— Непременно… Если заслужишь, конечно, — строго ответила мама и улыбнулась.

— Вот тут он будет висеть, над камином, — показал мальчик. — Я стану знаменитым полководцем. Ведь я уже солдат.

Действительно, по обычаю того времени, трёхлетний Николай Раевский был записан в полк. Считалось, что он «находится в отпуску», пока не подрастёт.

Когда Николеньке Раевскому было двенадцать лет, семья собралась в дорогу: отчим его, полковник Лев Денисович Давыдов, получил назначение в крепость Святого Дмитрия в устье Дона.

— Суворова увидишь, — сказал отчим.

О генерале Суворове говорили много. Рассказывали, какой он храбрый и удачливый воин, как трудно, а всё же почётно, служить под его началом. Николенька представлял себе грозного великана с нахмуренными бровями и зычным голосом. И очень переживал, что сам он такой хрупкий и худенький мальчик, ему стыдно было показаться на глаза генералу.

Когда в доме, где они устроились, появился быстрый и насмешливый человек, чрезвычайно худой, да и росту невысокого, а говорить начал — так всё о мелочах: удобно ли будет жить, да у кого лучше молоко брать, — Николенька никак не мог поверить, что это тот самый Суворов и есть. «Разве генералы такие бывают?» — удивлялся он.

Но очень скоро посмотрел он Суворова на ученье, увидел, как ни себе, ни офицерам, ни солдатам не давал командир никакой поблажки. И всё приговаривал: «Солдат и в мирное время на войне». Была у него на этот счёт ещё одна поговорка: «Тяжело в ученье, легко в походе».