Уральский федеральный университет имени первого Президента России Б. Н. Ельцина (Екатеринбург, Российская Федерация)
Мотив Второго пришествия Христа достаточно распространен в русской литературе. В экспериментальном словаре-указателе сюжетов и мотивов под редакцией Е. К. Ромодановской он выделен в отдельную статью «Второе пришествие Христа/Лжехристос. Ср. Антихрист (а). Попытка повторить пришествие Христа/новый Мессия» [13, 34].И. А. Есаулов утверждает, что «русская словесность первых семи веков своего существования отчетливо христоцентрична, то есть изначально ориентирована прежде всего на Новый Завет» [3, 440]. Можно говорить о том, что евангельские сюжеты и мотивы сохраняются и в новейшей литературе.
Осмысляя причины привлекательности мотива Второго пришествия для русских авторов XIX−XX вв., Н. А. Бирюзова отмечает: «В мифе о Втором Пришествии писателей привлекает исключительная личность Христа, в которой воплотились духовное совершенство и морально-этические ценности, необходимые человечеству» [1, 17]. Потребность в безусловных нравственных ориентирах ведет к тому, что писатели в той или иной форме обращаются к новозаветным сюжетам. «Очевидно, что евангельские тексты и их многочисленные интерпретации входят в число важнейших смыслопорождающих структур уже не только европейской, но и всей мировой культуры, — пишет И. Кукулин. — Даже для людей внецерковных, неверующих или принадлежащих к нехристианским конфессиям эти тексты имеют значение философских метафор, позволяющих говорить о месте человека в мире и обществе, о ситуациях нравственного выбора, совершаемого с риском для жизни, о свободе и предательстве. Поэтому любое изложение евангельских событий, сделанное с сознательными отклонениями от канона, претендует на ревизию глубинных культурных и экзистенциальных смыслов» [7, 402].
Критик Я. Кротов предлагает даже выделить особый жанр — «евангельская фантастика», охватывающий всю совокупность романов о Христе: «Романы о Христе отличны не только от апокрифов и переложений Евангелия в ту или иную форму. Они составляют особый жанр современной литературы. Жанр этот вторичен и стилистически часто подражателен <…>. Есть детективный жанр, есть фэнтези, есть фантастика научная, а есть евангельская фантастика. Надо бы ее назвать (она, между прочим, до сих пор не опознана как жанр) „христианская фантастика“, да только „христианское“, к сожалению, означает не „относящееся ко Христу“, а „относящееся к христианам“» [5, 243].
При интерпретации религиозных мотивов и сюжетов в литературе в целом и в фантастике в частности отмечается ряд проблем. А. В. Татаринов подчеркивает, что в литературе христианские сюжеты, мотивы и образы оказываются в пространстве вымысла, что неизбежно ведет к их трансформации: «Художественные тексты о евангельских событиях, используя архетипические для христианской культуры имена (Бог, Иисус или Мария), фабульные знаки (крещение, искушение в пустыне или распятие), речи (Нагорная проповедь или полемика с фарисеями), остаются в пространстве вымысла…» [14].Таким образом, любое художественное произведение, взявшее за основу сюжета Евангелие, неизбежно трансформирует канон. Я. Кротов подчеркивает: «Христос у верующего вверху, у евангельских фантастов — под пером. Вера играет в данном случае совершенно ту же роль, что наука в случае с научной фантастикой. В научной фантастике мало науки, в евангельской фантастике мало веры. Это не итог анализа, это условие анализа, аксиоматический признак» [5, 243].
