Елена Шерман
Дом с фотографиями
(отрывок из ненаписанного романа)
Этажом выше играли на фортепиано, и нежные грустные звуки сливались с тихим шумом ночного дождя за окном. Ночью нельзя играть на музыкальных инструментах, но такие странные жильцы подобрались в этом старом небольшом доме, что никто ни слова не говорил любителю ночных серенад - седоватому, встрепанному человеку неопределенного возраста с прозрачными глазами безумца. Возможно, он был музыкантом или преподавателем музыки - в прошлом, конечно, в прошлом; в сегодняшнем это был одинокий домосед, не то пенсионер, не то инвалид, всегда, даже в жару ходивший в серой вязаной кофте, рукава и воротник которой украшали почерневшие катышки свалявшейся шерсти. На затылке у музыканта была аккуратная лысина, как тонзура у католического монаха; два-три белых волоска смотрелись на голом пространстве, как позабытые нерадивым жнецом колоски на убранном поле.
В доме было всего шесть квартир, по две на каждом этаже, и пятеро жильцов - одна квартира стояла пустая, и госпожа Анни, глухая кокетливая старушка, несколько раз в неделю менявшая слуховые аппараты в виде заколок различных форм и цветов, уверяла его, будто там водятся духи и по ночам слышатся голоса: "но я не могу их разобрать, мсье Октав, я почти ничего не слышу, вот если бы вы своим молодым ухом припали к двери.." Он не торопился исполнить желание старухи, но и не удивлялся. В конце концов, если в квартире №4 жил призрак человека, почему бы ему не жить и в квартире №3? К тому же нечисть из квартиры №3 была необыкновенно учтива, никогда ему не досаждала, и он был доволен, что на его лестничной площадке на втором этаже не живет ни один нормальный человек.
Старушка жила в квартире под ним, музыкант над ним, а рядом с музыкантом жил наркоман - тихий, спокойный, воспитанный молодой человек; его родители из провинции снимали ему квартиру в дорогом квартале, искренне веря, что их малыш учится в Эколь нормаль. Наркоман редко ночевал дома, не чаще, чем странное, эфемерное создание, живущее на одном этаже с мадам Анни - мужчина, облачающийся в женский облик и продающий свою любовь. Его клиентами были богатые арабы, одного из них он видел в окно, когда рано-рано утром он подвез своего любовника на дорогой спортивной машине под самый дом. Согласитесь, благородный поступок, редко какой клиент оказывает такую услугу проститутке. Правда, странный человек был очень красив: не мужчина, не женщина, что-то среднее, редкое и привлекательное.
В эту дождливую летнюю ночь ни наркомана, ни проститута не было дома, глухая старушка давно спала, и сумасшедший музыкант мог наслаждаться своими симфониями. Некоторое время он пытался угадать, какой это композитор, потом от имен музыкантов мысль перескользнула к собственному имени: не назвал ли он себя сегодня в разговоре с продавцом Огюстом вместо Октава? Бабочкой закружилась на миг тревога, и тут же упала на пол, обожженная и умирающая: не все ли равно, имена так похожи, что даже в случае ошибки собеседник будет уверен, что ошибся он: ему сказали "Октав", он услышал "Огюст", не все ли равно, Октав, Огюст, Антуан, Пьер, Жан, Жан-Пьер... Дрянной город Париж. Чтобы там не врали путеводители.
