Виктор ШИРОКОВ
СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ
Вот и приехал. И пришел к своим мечтам, к своим святыням. и нас не разлучить отныне...
А все же счастья не нашел.
Слиняли краски. Обветшал державный град, мой дом огромный.
И я бреду, опять бездомный.
Себя, как мальчика, мне жаль.
Ему хотелось так найти свое особенное слово.
Измучен немотою снова, назад не нахожу пути.
24.03.74
Осталась на губах пыльца волшебного цветка Надежды...
Как странно! - я не ведал прежде подобной чуткости лица.
То явь была иль сон случайный?
Прикосновеньем потрясен, я убеждал себя вначале, что это был, конечно, сон.
Но тотчас вспомнил предсказанье, ту карточную ворожбу, атеистическим сознаньем испытывая к ней вражду.
Сбылось! - зачем я заставлял раскидывать по кругу карты?
Передо мной разверзся кратер, и я на облаке стоял.
И птицы свили хоровод, и миг столетьем обернулся, и съежился в минуту год, и невредимым я проснулся.
Сбежал с воздушного крыльца, на службу зашагал прилежно...
Печального цветка Надежды легко стирается пыльца.
21.04.74
Ты в городе, сосцами башен вскормившем каменных волчат.
Его звериный облик страшен: здесь много ходят и молчат.
Здесь свет неоновой рекламы мертвящим падает дождем; и ни одной Прекрасной Дамы здесь не отыщешь днем с огнем.
А ночью, в каменные норы загнав усталые тела, смердят священники и воры, благие выполнив дела.
И тень великого поэта, качнув кудрявой головой, напомнит лишний раз, что спета их песнь, что жизнь лишь сон пустой.
25.04.74
Каждой фразе предшествует мысль, колыхнувшая стенки сосудов; и не может наш бедный рассудок предсказать неожиданный смысл нашей речи... Затем ли, что ей, неразомкнуто слившейся с духом, тяжко с телом, безгласным придурком, и тошнее - совсем без костей...
Каждой фразе предпослана тень наших славных и грешных деяний; и, наверно, из всех одеяний это самая верная сень.
Да святится союз и союз!
Фраз и личности. Слова и дела.
Нет ни звездному свету предела, ни бессонному шепоту муз!
8-14.07.74
Вдруг заболели уши у меня.
Я долго маялся, пока не догадался заткнуть их ватой. Целый день спокойно ходил один, лишь приглушенно слыша движенье жизни...Шорохи казались мне музыкой, шумы совсем исчезли.
Воздушные шары так опадают, когда шутник иголкой их проткнет.
Так вялая резина на ветру беззвучно парусит, напоминая о бренности... Но на верху блаженства я вдруг подумал: "Что если придется головоногим вкрадчивым моллюском всю жизнь прожить, мечтая лишь о пище, о сне да тишине... Затычки прочь я выбросил. Сверлом вонзилась боль, и тотчас же, голубушка, притихла.
