Виктор Шнейдер, Кирилл Гречишкин
Акынская песня с прологом и эпилогом
Жизнь - театр. Люди в нем - актеры,
И каждый не одну играет роль.
В. Шекспир. Венецианский купец.
За то и будут они вкушать от плодов путей своих и насыщаться от помыслов их. Потому что упорство невежд убьет их и беспечность глупцов погубит их.
Книга притчей царя Соломона.
Пролог
Опять весь мир вокруг - актеры,
А мы с тобой - простые зрители.
М. Щербаков.
Случилось так, что мы - Шнейдер Виктор Миронович и Гречишкин Кирилл Сергеевич - наскребли денег всего на одну кружку пива. Распивать ее было бы смешно и глупо, и мы просто стали смотреть сквозь нее на мир. Преломляясь на ее гранях, все наши знакомые, друзья, пейзажи и события предстали перед нами в несколько новом виде.
И мы сказали: напишем повесть. Нет, даже не повесть, а так - акынскую песню, девиз которой - что вижу, о том пою.
И мы сказали: пусть не будет в ней вымышленных персонажей, но пусть герои не будут и двойниками своих прототипов.
И мы сказали: в нашей повести нет места политике.
Но мы сказали и: все произойдет за месяц до танков.
И еще мы сказали: за работу.
И поставили в центр повествования нашу пивную кружку.
Нам было смешно, пока мы писали.
Нам было грустно, когда мы читали.
Нам было страшно, когда стали сбываться разные придуманные нами эпизоды.
Но даже когда почти все сбылось, мы собрались, чтобы дописать последнюю главу. И один из нас сказал другому, протягивая гитару: "Сыграй - лучше думается. "
Задребезжали струны...
- 1
В доме шло веселье...
М. Щербаков.
Задребезжали струны. Аркаша вышел, почти не демонстративно, и стал растапливать печку. У него, разумеется, ничего не получилось, но первый блин - всегда комом, так что хорошо еще, что не сгорела вся дача. Промучившись с дровами несколько минут, он пошел звать на подмогу Сида. Сид с кислой миной курил на крыльце. Ветер, такой злой, что холодно было даже деревьям, продувал его насквозь. Аркашу пробрал мороз от одного вида этого посиневшего лица и рук...
- Не холодно?
Сид, не поворачиваясь к Аркаше, пожал плечами.
Из-за времянки появился Барковский:
- Сид, хадзиме!
Не вынимая сигареты изо рта, тот перемахнул через перила, поклонился и встал в стойку. В ожидании потехи на крыльце столпились девицы.
Схватка длилась не более минуты.
- Матэ!
- Суру матэ! - что в переводе, очевидно, означало: "Ладно, пошли в дом, простудимся. "
Тем временем за стенкой Санек запел. Пел он отвратительно - фальшиво, скрипучим голосом, а играть и совсем не умел. Но репертуар у него был хороший - Окуджава, Галич, Щербаков, - и исполнял он его с душой, понимал, о чем эта песня. И о чем бы она ни была - непременно о себе и "о нас, сволочах":
