«Эх, мне бы мои молодые годочки, уж я бы маху не дал».
И еще:
«Мне бы хоть разок еще Думаковац увидеть, а там хоть помирай! С богом!»
Таков постоянный рефрен сентиментальных излияний и сетований престарелого учителя Галиба У., когда он хватит лишнего. С годами он все чаще возвращается к этой мысли: поехать в Думаковац. Жизнь его замкнулась прискучившим кругом: школа, дом, закусочная на углу, гипертония, жена, дети, заботы, ну и вот стопочку иной раз пропустить и под нее потолковать. Вроде как сейчас. Ехать, надо ехать. И будь что будет. Пусть хоть назад не вернется. Чего он тут забыл? Жалеть ему не о чем. Если приглянется ему там да подфартит, так он и насовсем осядет. Будет слоняться по улицам, как бывало, таких же старых сморчков, как он сам, навещать, минувшие времена вспоминать, потягивая водочку и закусывая чем бог послал. Раскинешься себе поудобнее и сумерничаешь. Чего лучше? Уносишься мыслями вдаль. Да и что суетиться напрасно — чему суждено быть, то и без тебя свершится. По крайней мере, вовремя с дороги уберешься. Только и всего. Душе передышку дашь, пусть хоть перед смертью порадуется. Отдохнешь. Благодатью и свободой насладишься. Упьешься красотой. Земной, нашей. Загробной еще по горло будешь сыт! Воздухом надышишься. Напьешься им, как парным молоком. По росе босым походишь. Проветришь легкие, отравленные выхлопными газами, гарью и прочим разным смрадом. Ощутишь биение земли, услышишь, как оно отдается у тебя в крови. По крайней мере, свет какой-то перед глазами забрезжит, надежда на что-то прекрасное, пусть и несбыточное, все равно. Кажется, заново бы родился, а точнее, как говорится, переродился. Печальные, хмельные мечты. Но все равно — пусть каждый знает, что Думаковац — неповторимый и единственный на свете. В увале стоит, сливы побелены, в цвету, яблони сгибаются под тяжестью плодов. Ветви клейкие. Бездонная высь неба, сверкающая и голубая. Глаза болят от ее беспредельных просторов. Легкий ветерок в ветвях. Прислушаешься. Птица поет. Зелень, подобно чайному настою, источает горький аромат. Природа ластится ко тебе, склоняется, предлагает себя. Возьми меня. Приляг, зовет земля, трава, вытянись, расслабься. На свете живешь только раз. И садовые деревья как будто бы зовут селиться с ними, сплестись. Или это только кажется? Словно бы они подмигивают лукаво. Быть той былинкой, которую ты грызешь, тем деревом, к которому ты прислонился, тем небом, прозрачным и безграничным, в котором ты растворяешься, быть свободным, принадлежать себе и никому больше, есть ли — спрашиваешь ты себя,— есть ли что-нибудь на земле сладостнее и благороднее этого? Если есть,— чему ты не веришь, — пусть тебе назовут, что это такое, пусть тебе укажут пальцем. В городе и ракия мутная, ненатуральная, разведенная. «Лучше думаковацкой нет в мире ракии, это я вам говорю. Нет, такой вы не пробовали во веки веков! Это я вам точно заявляю. Я. Учитель Галиб. Насквозь продирает, а голова чистая».