Алексей Смирнов
Прикол
- ...человек похож на луковицу. Под каждой шкуркой оказывается следующая; вы ее снимаете и ожидаете увидеть бог знает что. Когда же добираетесь до конца, убеждаетесь, что в сердцевине ничего нет. Совсем ничего.
(...)
- Ничего?! Вы говорите, ничего! Лук и вода. А слезы? Как же пролитые слезы? О них-то вы и забыли, господин мой.
М. Павич. "Пейзаж, нарисованный чаем"
1
Голубь сосредоточенно семенил по дорожке. Стояла изменчивая, незрелая "весна-еще-не-лето". Прыщавый май. Время от времени голубь останавливался, чтобы выклевать из мелкого гравия микроскопическую небесную манну, и вскоре почти вплотную подошел к новенькому, слегка запыленному ботинку цвета спелой вишни. Ботинок не шелохнулся, неподвижным оставался и второй, зависший над первым. Карклин, опасаясь спугнуть голубя, смирно сидел на скамейке. Он следил за птицей остановившимся взглядом, сожалея в душе, что не располагает подходящим кормом. "Ему бы булку покрошить", - сочувственно думал Карклин. Булки не было, но идти за ней не стоило. Лишний груз - опасная обуза. Батон будет куплен позднее, ближе к дому, а домой отправляться рано, Карклину придется торчать на скамейке еще в течение двадцати-тридцати минут. По расчетам Карклина, именно тогда наступит пик часа пик.
Голубь на секунду замер и склонил голову, оценивая дорогую брючную ткань. Решив, что ловить ему здесь нечего, он двинулся дальше, и Карклин переменил затекшую ногу. Вскинул подбородок, поправляя шарф, и встретился глазами с двумя девицами, что направлялись к набережной. Те мигом задрали носы и чинно продолжили путь, но не сдержались и прыснули. Одна оглянулась, шепнула что-то на ухо подруге, а та покрепче подхватила ее под локоть и увлекла вперед. Ветер, налетевший с Невы, задрал им полы плащей, и женатый Карклин снисходительно отвернулся. Он не слишком интересовался женщинами, ему казалось много и одной.
Женщины, напротив, довольно часто интересовались Карклиным, так как он полностью совпадал с расхожим в их дурной среде шаблоном интересного, респектабельного мужчины. Высокий, приятной полноты, при швейцарских часах и сотовом телефоне, он не мог не привлечь внимания; ко всем достоинствам вдобавок неприступный Карклин не носил обручального кольца. Правда, в кармане демисезонного пальто он носил нечто более оригинальное. В настоящий момент он осторожно ощупывал сей необычный предмет, пробуя его на ощупь то так, то этак. Удовлетворившись свойствами предмета, Карклин перевел взгляд на циферблат вокзальных часов - собственно говоря, можно было и трогаться, но сидевший на скамейке относился к той породе людей, что любит устанавливать для себя всяческие правила и ритуалы. Поэтому Карклин глубоко вздохнул и начал изучать памятник вождю, вновь и вновь возвращаясь к банальному выводу, что скульптор превзошел самого себя, стремясь истребить в исполине авторских кошмаров человеческие черты. "Интересно, пустой он внутри, или нет?"- подумал Карклин. С некоторых пор его весьма занимало внутреннее содержание вещей. Он поморщился, вспомнив старую армейскую байку о солдате, которому велели покрасить статую Ленина свежей краской. Служивый приставил лестницу, вскарабкался наверх и оперся о лобастую голову, но сил не рассчитал: гениальная балда слетела с плеч и провалилась внутрь, в пустоту. Памятник оказался полым - вроде большого шоколадного Деда Мороза. Обезглавленный дедушка происходил, конечно, из другой сказки. Солдат полез доставать голову, забрался в памятник, а вылезти обратно уже не смог - так и торчал из Ленина с простертой чужой рукой и со своей искаженной харей, а тут и рота вернулась со стрельбища...
