Секира старого Торира

Памяти Кнута Гамсуна

Солнечно, хоть и прохладно, было в тот день в Кнэ. Трава начинала жухнуть, листва с аккуратно остриженных деревьев и кустарников в садиках наполовину опала. Садовники и хозяева победнее собирали ее граблями.

Молодой пастор шагал по тротуару - в Кнэ даже тротуары были, мощеные булыжником! Со встречными он с улыбкой раскланивался, и так это у него выходило, что каждый сразу видел, какой образованный и приятный человек - молодой пастор! Если что и огорчало жителей Кнэ, так только одно - этот умный и образованный человек никак не хотел перебраться в Кнэ из этой дыры, Тораберги, где нет тротуаров, и в плохую погоду даже состоятельные люди - вы подумайте! - надевают деревянные башмаки вместо модной городской обуви. А как ярко блестят на солнце калоши молодого пастора! Почти так же, как его улыбка.

А проповеди! Какие он читает проповеди, вы не поверите! Ну, конечно, он ведь кончал богословский университет в Германии, у него на стенке висит диплом с большой красной печатью.

Все, все без исключения жители Кнэ любят пастора. И даже грубые голодранцы из Тораберги не чают в нем души.

В то утро молодой пастор встретил своих старых добрых знакомых - вся округа числилась в его старых добрых знакомых - супружескую чету Петерсенов. Естественно, он не мог просто так разминуться с ними. Завязалась приятная беседа, в которой господин Петерсен, числившийся в Кнэ церковным старостой, принимал не очень оживленное участие. Не подумайте, что он был молчалив, неумен или, не дай Бог, неучтив. Просто маленькая фру Петерсен почти не давала слова молвить и самому пастору. Сами уж посудите, что тут оставалось ее мужу?

Фру Петерсен так расчувствовалась, расхваливая последнюю воскресную проповедь молодого пастора, что прослезилась (стоит ли объяснять, сколько влаги было пролито на самой проповеди), а когда успокоилась, стала по-матерински журить молодого пастора : он совсем забыл их дом, а ведь и Пер, и Маттиас, и малышка Барбру ждут не дождутся, когда же его преподобие навестит их.

Само собой, господин Петерсен кивал и поддакивал, а молодой пастор с очаровательной улыбкой извинялся.

В этот момент внимание молодого пастора было отвлечено.

В конце улицы появилась высокая фигура. Картуз сидел на седой голове, на широченные плечи, поверх свитера, какие носят китобои, был накинут сюртук из серого сукна. Кожаные брюки были заправлены в высокие сапоги. Лицо было грубым, с крупными, несколько неправильными чертами. Седая, как лесные лишайники, борода закрывала пол-лица, подымаясь до красных, загорелых и обветренных скул. Глубоко запавшие голубые глаза смотрели из-под косматых бровей прямо вперед с холодной, как первый лед на реке, отчужденностью.