Андрей Битов
Из книги "Айне кляйне арифметика русской литературы"
ТРИ ПЛЮС ОДИН
К стопятидесятилетию "Трех мушкетеров"
Заметки о духовности и современности героев русской литературы,
им отчасти навязанных, и об интеллектуализме и модернизме Дюма,
в которых ему, соответственно, отказано
С тех пор, как перестали перед каждой трапезой читать "Отче наш", изменился ли вкус хлеба?
Хлеб нельзя было резать ножом от себя, нельзя было выбрасывать, когда его случайно роняли, то это был грех и его тут же замаливали - целовали хлеб, приговаривая: "Прости, хлебушек!"
Мы перестали просить у хлеба прощения.
Сто пятьдесят лет мир читает "Трех мушкетеров" с тою же охотой, с какой отказывает его создателю в уме, глубине, точности, приравнивая его к массовой литературе.
Сто пятьдесят лет не черствеет и не плесневеет хлеб Дюма.
(Несколько лет назад переводчик отказался переводить на французский единственную строчку из всего комментария к "Пушкинскому дому": "Дюма национальный гений Франции". "Это звучит очень глупо", - оправдывался он. "Пусть это звучит как моя глупость", - настаивал я. "Но на книге все равно будет обозначено, что переводил я..." В результате он перевел: "По мнению автора, Дюма..." и т. д. Это была уже цензура.)
Пора попросить у Дюма прощения... Это будет не так глупо, хотя и по-русски.
Все не так далеко, как кажется.
В 1844 году, когда во Франции вышли "Три мушкетера", русские "тоже писали романы": Гоголь уже издал "Мертвые души", Достоевский писал "Бедные люди". Разница.
Если русские это писали, то что они читали?
Про себя, про нас или про них?..
Про нас - знаем, про них - неинтересно. Про себя.
Но какие же мушкетеры - мы, а д'Артаньян - я?
Понятно, интерес французской публики подогревался интересом к собственной истории: мы и я в одном лице. Трудно ожидать такого же интереса к предмету французской истории XVII века у русских.
Русские других "Трех мушкетеров" читали.
Про себя как не про нас.
Представляя себе несмертельный исход дуэли с д'Антесом, какого бы мы имели Пушкина?.. Хорошо бы, но многое не ясно. Одна картинка отчетлива: Пушкин в поезде, наскучив смотреть в окно, читает "Трех мушкетеров". Тогда знали французский как русский, тогда получали французские книги тут же, как они выходили. Пушкин упоминает Дюма-драматурга в своих статьях, предпочитает его Гюго. Он охотно взял бы эту книгу в дорогу вместо "Путешествия из Петербурга в Москву". Был бы это тот же 1844 год...
Удовольствие представлять себе его удовольствие.
В Париже бы они встретились. Черные дедушки их бы подружили. Пушкин рассказал бы Дюма скорее о Потоцком, чем о Лермонтове, и пригласил бы Дюма на Кавказ...
