Братски ваш Герберт Уэллс - Лев Васильевич Успенский

Братски ваш Герберт Уэллс

В этой удивительной книге вы откроете мир новых возможностей и историй, где каждый персонаж и событие приносят с собой неповторимую глубину и интригу. Автор волшебным образом сочетает элементы фантазии, приключения и человеческих драм, создавая непередаваемую атмосферу, в которой каждая страница — это путешествие в неизведанные миры. Поднимите книгу и готовьтесь погрузиться в мир, где слова становятся живыми, а истории оживают перед вашими глазами.

Читать Братски ваш Герберт Уэллс (Успенский) полностью

Лев Успенский

БРАТСКИ ВАШ ГЕРБЕРТ УЭЛЛС...

совершенно фантастично

В моих руках библиографический справочник. Издательство "Книга", Москва, 1966 год. На обложке: "Герберт Уэллс".

А на странице 131-й статья, озаглавленная так: "Уэллс и Лев Успенский".

Как это понимать? "Шекспир и Константин Фофанов", "Гомер и..."

К немалому моему смущению, Лев Успенский - я. Необходимо объясниться, а для этого надо начать очень издалека.

Да, так случилось. В разгар войны, в 1942 году, советский писатель с ленинградского фронта обратился с письмом к одному прославленному собрату. Письмо затрагивало вопрос, который в те дни представлялся нам вопросом номер два, если под номером первым числить самое войну. Вопрос об открытии союзниками Второго фронта. Оно было адресовано: Лондон, Герберту Уэллсу.

Фантастика? Конечно, но более или менее правдоподобная.

Письмо было направлено через Совинформбюро. Шесть месяцев спустя в блокадном Ленинграде советский литератор Успенский получил от английского литератора Уэллса ответ.

Это уже показалось и ему самому и всем его окружавшим фантастикой на пределе.

Ответ имел вид телеграммы на семи страницах писчей бумаги обычного формата. Читать его было не легко: на каждой строчке написано буквами: "комма", "стоп", а то и "стоп-пара", что, оказывается, значит: "точка-абзац". Но за этими знаками препинания бились живые и напряженные мысли, чувствовалась искренняя приязнь и дружба.

Не буду спорить: эти мысли были мыслями человека, но не политика, не социолога. Однако они были мыслями пережитыми, откровенными до предела, выстраданными за долгую жизнь вдумчивого художника.

В статье "Уэллс и Лев Успенский" говорится, будто я получил этот ответ только по окончании войны. Нет, Совинформбюро прислало его копию мне в Ленинград, на Пубалт, в августе того же сорок второго года.

Подобно ракете, эта копия пронеслась перед глазами удивленного до предела командования. Неделю или две спустя два бравых лейтенанта-штабиста, печатая шаг, вошли в ту комнату опергруппы В. В. Вишневского, где, проездом на фронт, жил я. "Интендант Успенский - вы? Пять минут на сборы! У комфлота четверть часа времени; он требует вас немедленно!"

Когда Кейвора вызвали на прием к Великому Лунарию, он трепетал. Так как же должен трепетать интендант III ранга, когда его вызывают к командующему флогом? Успенского? К Трибуцу? А что он наделал?"

Часа полтора - и вот это было уже суперфантастикой! - за закрытыми дверями кабинета я гонял чаи с Владимиром Филипповичем Трибуцем. Генштабисты и круяные морские начальники почти всегда люди широких горизонтов, по-настоящему образованные. Мы беседовали обо всем; об этой войне и о "Борьбе миров", oб Уэллсе и о Невской Дубровке, о марсианах и о нашем детстве; мы были почти сверстниками. Вот от моего детства мне и приходится сейчас повести речь.