Ивлин Во
Коронация 1930 года
Они все еще танцевали, когда перед самым рассветом 19 октября 1930 года "Azay le Rideau" вошла в джибутийскую гавань. Оркестр - несчастный, пропотевший насквозь в плотных смокингах из альпаки квартет - уже давно упаковал инструменты и отбыл в свою затерянную где-то на задах корабля душную каюту. Юнга-аннамец драил палубу и распихивал по шпигатам намокшие груды серпантина. Два или три стюарда снимали развешанные по всему судну флаги и гирлянды разноцветных лампочек. Осталась одна пара: девушка-полукровка, второй класс до Маврикия, и офицер из французского Иностранного легиона. Их ноги вяло двигались по мокрым доскам в такт портативному граммофону; время от времени они останавливались и отлеплялись друг от друга, чтобы покрутить ручку и перевернуть все ту же, единственную пластинку. {...}
Помимо обычных пассажиров, нас, плывущих до Джибути, чтобы отправиться оттуда на коронацию императора Абиссинии, было на борту человек двадцать. При том что шесть недель тому назад даже имя рас Тафари {Рас Тафари Маконнен, сын раса Маконнена, одного из виднейших полководцев императора Менелика II, участника победоносной итало-абиссинской войны 1895-1896 годов; начиная с 1910-х годов становится одной из виднейших политических фигур в стране. После свержения с престола в 1916 году внука Менелика II императора Лидж Ясу становится регентом и соправителем при императрице Заудиту. Сторонник европейски ориентированных реформ (в том числе отмены института рабства), лидер партии так называемых младоэфиопов. В сентябре 1928 года получает титул негуса, приобретая тем самым высший возможный в стране после императора административно-военный статус. После смерти императрицы Заудиту провозглашен императором под именем Хайле Селассие I. Впоследствии стал культовой фигурой в целом ряде расово ориентированных течений, вплоть до самоназвания одного из них - раста, растафари. (Здесь и далее - прим. перев.).} мне вообще почти ничего не говорило. Я гостил в Ирландии, в одном особняке, где китайщина и викторианская псевдоготика все никак не могли решить, которая из них окончательно присвоит георгианский остов дома. В библиотеке, над раскрытым атласом, мы обсуждали виды на поездку - я собирался в Китай и в Японию. Речь зашла о путешествиях вообще и о путешествиях в Абиссинию в частности. Среди гостей оказался человек, который только что приехал в отпуск из Каира; он более или менее разбирался в абиссинской политике и знал о предстоящей коронации. За дальнейшей информацией пришлось обратиться к не вполне надежным источникам; мы узнали, что абиссинская церковь канонизировала Понтия Пилата, а свежеиспеченным епископам при посвящении в сан там принято плевать на голову; что истинного наследника престола держат в горах закованным в кандалы из чистого золота; что люди там живы сырым мясом и медом; мы разыскали королевскую фамилию в "Готском альманахе" и проследили родословное древо вплоть до Соломона и царицы Савской; мы обнаружили исторический очерк, который открывался следующей фразой: "Первые достоверные сведения из эфиопской истории относятся ко времени, когда, сразу же после Потопа, царский трон занял Куш"; допотопная энциклопедия сообщила нам, что "формально абиссинцы являются христианами, однако, несмотря на это, их моральный уровень прискорбно низок, полигамия и пьянство распространены даже среди высших классов и в монастырях". Час от часу эта удивительная страна нравилась мне все больше. Две недели спустя я вернулся в Лондон и заказал билеты до Джибути. Пятью днями позже, уже в Марселе, я ступил на борт "Azay le Rideau", а еще через десять дней, стоя на палубе, в пижаме, наблюдал поверх голов танцующей под изнемогший граммофон пары, как над низкой береговой линией Французского Сомали разгорается заря.