Луна была полной. Она висела над горной грядой, ярко освещая большую долину. Деревья словно плыли в белизне светящегося лунным светом тумана. Туман рвался о кустарник и лохмотьями стекал в низины, где лениво журчали арыки. Вода стеклянно блестела, луна в ней то вытягивалась по течению белой тряпкой, то съеживалась до размеров точки, похожей на звезду, то дрожала, напоминая куриное яйцо.
Он прислушался, отодвинул широкий затвор и потянул на себя массивную, почти полуметровой толщины деревянную дверь со скошенным краем. Дверь заскребла о каменные плиты ржавым железом, которым был обит ее низ. “Блин!”— прошептал он и на несколько секунд замер, ожидая, что сверху послышатся шаги и клацанье автоматов, но было тихо, только ветер слегка покачивал серебряные бутоны цветов на клумбе да стрекотала одинокая цикада. Он знал, что часовые в это время спят. Он тоже спал, когда приходилось стоять на башне с северной стороны. Минут через десять после того, как разводящий уводил смену, глаза переставали различать ветки деревьев, а затем и дорогу через сливовую рощу к посту, веки тяжелели и скатывались вниз, и все попытки поднять их были тщетны; несколько секунд он еще видел цветные точки, круги и линии, затем наступала темнота, которая разливалась чернильным пятном от центра к краю глаза, округляя мир до размеров уютного крохотного сна, но он пока еще слышал и скрип ступеней под ногами разводящего, который спускался на первый этаж в караулку, и шелест листвы, и мягкий стук грецких орехов о крышу… Грецкий орех рос под стеной поста. Сколько ему было лет, никто не знал, но его крона раскинулась выше укрепления из мешков с песком и деревянной будки, надстроенной на крыше. Орехи не успевали созреть и даже вырасти. Их сбивали палками, стучали по стволу прикладами автоматов, толкали бронетранспортером кто во что горазд. Сдирали зеленую кожуру, долбили скорлупу камнями и ели-ели, ели-ели… не могли наесться, потому что ни к тушенке, ни к кашам, ни к картофельному “клейстеру” давно никто не прикасался. Какая, к черту, тушенка, когда лето и первый красный виноград уже сморщился и высох на лозе, когда вот-вот нальются желтизной яблоки в роще за минным полем и повеет теплым, пока еще едва уловимым ароматом первого вызревшего персика! Из-за персиков-то и поставили в прошлом году мины. Ушли двое. Было где-то около трех, солнце давно сожгло листву, и часовые под железными козырьками таяли, как свечки. Если они даже и видели этих двоих, люди показались им не более чем миражом. Один был сержантом, ему оставалось три месяца до дома. Говорили, что он уже купил себе и “парадку”, и значки, и даже хвастался бабой, которая его будто бы дождалась… Второго он взял, чтобы нести персики. У него был вещмешок и большая коробка из-под сухпая. Хватились их на вечерней поверке, но до утра ни ротный, ни замполит не решились вывести людей на поиски — боялись засады. Все еще помнили случай с третьей ротой… В полк сообщили утром, и через час пришло подкрепление.
