— Уклейкин идет! Уклейкин идет!..
Мальчишки бросали бабки, собирали змеи и бежали на улицу. Полицейский, кидавший в рот семечки у окна прачешной, выдвигался на мостовую. В самоварном заведении Косорылова стихал лязг, и чумазые медники высыпали к воротам. Портнихи вытягивались из окон, роняя горшки герани.
— Идет!.. Твердо идет нонеча.
Головы поворачиваются к посту.
— Ладушкин дежурит…
— А што твой Ладушкин!.. Махнет проулком… Как намедни в одной опорке-то стеганул!..
— Ужли не прорвется, а?
— Сурьезный штой-то…
Всем хочется, чтобы Уклейкин прорвался на Золотую улицу, в публику. За ним ринутся, и будет скандал.
Уклейкин начнет откалывать, прохватывать и печатать, начиная с головы и кончая подчаском. Пока захватят и погрузят на извозчика, он высыплет много кое-чего, о чем не говорят
громко, а разносят из дома в дом так, что сейчас же узнают на задворках; что казалось забытым и вдруг всплывает; что было даже одобрено про себя, но чего в открытую еще стыдятся; что шмыгнуло мимо портфелей следователя и прокурора, ловко избегло удара печатного станка и вдруг непонятным путем встряхнулось в помраченных мозгах и гулко выкатилось на улицу из сиплой глотки полупьяного сапожника.
— Чего глядите-то?.. Уклейкин, что ли-ча, идет? — спрашивают сверху портнихи.
— Мчит! Спущайтесь, Танечка!
— А ну вас… Нам и здесь хорошо.
— Им не годится середь публики в открытом виде.
— Варька-то, Варька-то расползлась! ровно как мягкая…
— Со щиколаду. Ее кажинный вечер мухинский конторщик щиколадом удовлетворяет.
Уклейкин идет решительно, высоко подымая тощие, узловатые ноги, словно выдергивает их из мостовой. Как гремучая змея хвостом, шмурыгает он опорками, подтягивая на ходу остатки порванных штанов. Испитое, зеленоватое лицо сосредоточенно-мрачно, а глаза водянисты и тусклы. Он уже потерял картуз и следит за опорками. Мальчишки веселым роем кружат и жалят.
— Жулье!.. шкалики!..
Он выдирает слова из нутра, и они падают толчками, как маленькие частые пули. Худая рука поднята и грозит пальцем, а глаза видят какую-то никому не ведомую точку.
— Уклейкину почет-уважение! Отошел?.. Клади им!..
— Предались!.. Шпана!.. Дар-рмоед!
— Сыпь! Жарь! Качай их! Во-от!..
Толпа подвигается вместе с Уклейкиным к посту.
— Достигну!.. Сыщу!.. Што?.. Душ-ши!.. Брюшники!.. Манжетники, черти!.. Што-о? Пропущай!
Полицейский стоит, расставив руки, и следит за Уклейкиным, словно играет в коршуны.
— Ты лутче не шкандаль. Гуляй себе и не шкандаль!
— Пропущай!.. Слово хочу!
— Нет тебе ходу дальше!
— В-вы… так што… полицейский? Рази я допущаю, што…
