Старая дама и две ее дочери - Геннадий Александрович Семенихин

Старая дама и две ее дочери

В этой удивительной книге вы откроете мир новых возможностей и историй, где каждый персонаж и событие приносят с собой неповторимую глубину и интригу. Автор волшебным образом сочетает элементы фантазии, приключения и человеческих драм, создавая непередаваемую атмосферу, в которой каждая страница — это путешествие в неизведанные миры. Поднимите книгу и готовьтесь погрузиться в мир, где слова становятся живыми, а истории оживают перед вашими глазами.

Читать Старая дама и две ее дочери (Семенихин) полностью

Она действительно была очень старой, эта дама с благородной осанкой и седыми, еще не утратившими красоту, волнистыми мягкими волосами. В свое время она окончила знаменитые бестужевские курсы, на спор с подругами выпивала две рюмки настоящего шутовского коньяку, ездила на «империале», однажды слушала длинную сумбурную речь Керенского, а прославившийся в ту пору поэт Игорь Северянин на одном из своих вечеров собственноручно подарил ей белую лилию, а затем при переполненном зале, глядя на нее, прочитал свои коронные стихи: «Шампанское в лилию, лилию в шампанское».

Потом бывшую выпускницу бестужевских курсов жизнь втянула в свой водоворот. Она уехала учительствовать в далекое заволжское село, а когда грянула гражданская война, оказалась в кавалерийском полку санитаркой и там нашла свое личное счастье, полюбив сурового командира эскадрона, с которым впоследствии дружно прожила сорок лет, нажив двух дочерей.

Младшей – Марии Сергеевне, черноволосой, веселой и очень подвижной с ямочками и здоровым румянцем на щеках (мать ее до сих пор ласково называла Манечкой), было уже сорок пять. Старшей, худой, очень стройной блондинке с голубыми глазами и нервным лицом – сорок девять. Обе они выглядели гораздо моложе своих лет, обеих старая дама называла «девочками», за что ей в ответ те платили «мамочкой».

У них давно уже были свои семьи и взрослые дети, но каждое второе воскресенье месяца старая дама приглашала их в гости в свою заставленную древней резной мебелью квартиру, угощала вишневым и айвовым вареньем и вкусным бисквитом, испеченным по какому-то редкостному древнему рецепту. На столе стоял старый семейный серебряный самовар, душисто пахло чаем. И текла беседа, веселая, непринужденная, какая бывает лишь между самыми близкими, понимающими друг друга с полуслова.

А вот на этот раз что-то не ладилось. Варенье и самовар и бисквит не были в силах вернуть тот уют, который всегда наступал в комнате, когда появлялись дочери. Старшая, Елена Сергеевна, непрерывно курила и, когда стряхивала в оранжевую раковину пепел, пальцы ее заметно дрожали. Обратив на ее расстроенный вид внимание, старая дама попыталась занять разговором младшую.

– Как живешь, Манечка? Как дети, как твой муж Игорь?

– Игорь ничего, – весело рассмеялась младшая дочь, блеснув ямочками на щеках, и в ее глазах засияли ласковые искорки, какие загораются у всякой женщины, когда речь заходит о любимом человеке. – Он у меня по своим строительным делам на БАМ улетел. Смешной такой, мамочка. Понимаешь, приходит накануне отлета поздно-поздно и крепко навеселе. Оказывается, сослуживцы проводы ему устроили. А он, знаешь, какой потешный, когда во хмелю. Стал шляпу вешать да промахнулся, и она на пол упала. Он поднимать, руками по воздуху водит и вместо вешалки на меня натолкнулся. Целовались, как молодые.