День рождения покойника - Геннадий Николаевич Головин

День рождения покойника

Тем, кто застал славные 85-е годы в более-менее серьезном возрасте для вдумчивого неспешного прочтения рекомендую.Равно как и всем остальным.

Читать День рождения покойника (Головин) полностью

День рождения покойника


Тихо-мирно, в точном соответствии с графиком грузоперевозок, числа то есть этак шестнадцатого-семнадцатого августа текущего года, прибыла самоходная баржа “Красный партизан” в порт назначения райцентр Бугаевск. За торфобрикетами.

Все было учтено в распорядке движения передовой баржи — когда отчалить, куда причалить — и все, не сомневаюсь, было бы именно так, в полном соответствии с графиком, если бы учла та умная, но бездушная АСУ, которая сочиняла график, одно небольшое житейское обстоятельство: что в торфяной артели “Свобода воли” аккурат в эти дни творится престольный праздник, то есть традиционное гуляние то ли до полного упаду, то ли до той поры, покуда все винные сусеки в окрестности верст на сорок не опустеют окончательно!

Горько сознавать, но вот с этого-то пустякового обстоятельства все и началось. Вместо означенного народно-хозяйственного груза получил “Красный партизан” куку с макой, приткнулся ноздрей к причалу и стал обиженно ждать рассвета, чтобы отправиться в свои родные свояси, в город то есть Чертовец. А Вася Пепеляев, заметим, на палубе спал.

Впрочем, не заметить Васю, когда он спал, было трудно. Очень он умел и любил это занятие. Так хорошо, так трепетно, так истово дрыхнул, каналья, что видно было: в самые поднебесные эмпиреи воспаряет он в эти минуты, и что-то очень прекрасное показывают ему там: может, пиво с раками, а может, молодецкий мордобой на толкучке в Великом Бабашкине… Но в тот вечер, думается, ему скорее всего неопределенные какие-то бабы снились, ибо, нечаянно вдруг проснувшись, очень уж Василий с досады закряхтел.

Закряхтел Пепеляев и, обомлев, почуял вдруг некое сладостное томление духа, какое-то воспарение организма невозможно-дивное в чумазой своей душе и теле. Его, довольно-таки молодого, чего ж не понять? Он хоть и спал до этого, а все вокруг, если поэтически выражаться, “так и шептало”. Чарующе, вот уж точно, лепетали какие-то листочки, так чем-то пахло… А, главное, так уж бессовестно-нежно, как тесно зажатая в угол, сипела в потемках певица на танцверанде тубсанатория: “А я тебя найду! И на земле найду! И под землей найду! Ай-дули-дули-ду!” Где уж тут было улежать молодому-холостому-разведенному — хоть и на укладистой рванине, хоть и после утомительной трудовой вахты? “Ай-дули-ду!”— и весь разговор.

Василий сел, проснувшись, и стал ласково слушать себя. Разлюли-молодецкое пламечко по-приятельски весело и тепло возгорались в нем помаленьку. И уже через минуту-другую все стало ясно — как вред алкоголя, как коварный происк империализма, как важность всемерного совершенствования! Нужно сей же минут, стало ясно, бежать, ухватить Елизарыча-шкипера за мохнатый кадык, вырвать, кровь из носу, свои законные отгулы, накопившиеся за лето, и — ай-дули-дули-ду!— на твердь желанную! Прямо тут, в Бугаевске. Не дожидаясь, пока еще дошлепает родная его баржа до порта семи морей, до твердокаменного городишки Чертовец!