Александр Проханов «ВСЕ ОНИ УБИЙЦЫ ИЛИ ВОРЫ…»
Колония строго режима в городке Середка под Псковом. Снаружи тусклая, с заляпанным бетоном стена, унылые вышки с охраной. Проходишь тесными вратами, сквозь засовы, железные двери, окошечки с зоркими стражами. Оказываешься по ту сторону стены. И слепнешь от обилия солнечного серебра. Всё блестит, переливается, сыпет лучи. Поднятая высоко, в два, в три ряда колючая спираль Бруно — сияющее серебро. Высокие, в три человеческих роста клети выкрашены серебряной краской, какой красят оградки на кладбищах, посеребренные запоры. И среди солнечного белого блеска — черные, как вар, сгустки, спрессованные, отделенные один от другого посеребренным железом. Загоны, где на вытоптанной, без травинки земле, топчутся люди в черных бушлатах. Топчутся восемь, десять, двенадцать лет, неся наказание за убийства и грабеж, насилия и изуверскую жестокость. Каждый загон — "отряд", разделительная между ними черта — "рубеж". Казарменное жилище сплошь уставлено двухэтажными кроватями, создающими впечатление зверофермы, на которой выращивают куниц или норок. Множество зорких, тревожных, измученных глаз смотрят на тебя, гадая, что сулит твое появление: пользу, корм, послабление или вред, утеснение, утонченную муку. Кирпичное здание карцера — длинный коридор со множеством одинаковых, уродливо-железных дверей с амбарными засовами. Открой любую — из темноты поднимется десяток бритоголовых насупленных людей: землистые лица, запавшие глаза, татуировки на руках, на груди, на шее. Сидят за дерзость начальству, за потасовку, за попытку сделать себе еще одну наколку в виде дракона или обнаженной красавицы. Промышленное производство колонии, когда-то прибыльное, служившее заключенным отдушиной в однообразном течении лет, рухнуло. "Зэки" обречены на изнурительное безделье, на бесконечную тоску, на бессмысленное общение друг с другом, что ужаснее карцера, и является тем наказанием, что влечет за собой несвобода. Правда, раз в несколько лет за примерное поведение заключенного отводят в крохотную комнатушку с двуспальной кроватью, куда на день или три приедет жена, и он ест не из общего котла, а домашнюю, приготовленную женою еду. И еще — ожидание "условно-досрочного освобождения". Отбыл половину или две трети срока. Не отмечен нарушением режима. Послушен начальству. Участвуешь в художественной самодеятельности. Пишешь в стенгазету. Умеешь прятать смертельную тоску и приступы ненависти. И тебе светит ослепительная надежда оказаться на воле, где леса, восхитительные города, прекрасные женщины, свободные, идущие, куда вздумается, люди. И ты — один из них.