Как чувствует себя музыка, когда ее оркеструют?
Поэма, когда ее пишут? Живопись...
Эти мысли витали в моем мозгу, но это были его мысли.
Я ощутил шероховатые и осторожные, словно кошачий язычок, прикосновения его кисти, обводящей мои щеки, затемняющей бороду.
Он коснулся моих глаз, и они открылись. Сначала левый, потом — правый, мгновенно.
Сознание включилось сразу и четко — никакого плывущего тумана, как это бывает при внезапном пробуждении. Я тоже пристально вглядывался в его темные глаза, сосредоточившиеся на моем лице. Он держал кисть бережно и мягко, словно перо, и ноготь его большого пальца отливал радужным спектром присохших красок.
Он стоял, любуясь мной.
— Да! — вздохнул он наконец. — Они правы! Вот — линии вины, стыда, ужаса, и все они сходятся у этих властно притягивающих глаз. Но взгляд их прям и тверд и они не боятся света, — продолжал он. — Они не дрогнут! И в этом взоре — вся дерзость и боль Люцифера. Он не отведет этих глаз, когда придет время обмакнуть хлеб в вино… Бороду надо сделать покраснее, — добавил он.
— Но ненамного, — сказал я.
Он прищурился:
— Хотя и не слишком.
Он нежно дунул на мое лицо, затем закрыл меня занавесом.
«Сеанс через пятнадцать минут, — подумал он.— Придется прерваться».
Он мерил шагами студию здесь же, рядом. Я почувствовал, как он закуривает.
— Миньон придет в десять.
— Миньон сейчас придет, — сказал я.
— Да. Я покажу тебя ей. Ей нравятся картины, а эта — лучшее из всего, что мне до сих пор удавалось. Она не подозревает, что я способен на такое. Я покажу ей это. Она, конечно, не разбирается в искусстве...
— О да.
Я услышал, как в дверь постучали. Он впустил ее. Я почувствовал, что он возбужден.
— Вы всегда приходите вовремя, — сказал он.
Она засмеялась, и смех ее прозвучал мелодично, словно перезвон дорогих часов.
— Всегда, — сказала она, — и до тех пор, пока портрет не будет закончен и я не смогу взглянуть на него. Я очень прилежна.
«Она уже улыбается так, словно глядит с портрета,— размышлял он, вешая ее пальто. — Сейчас она сидит в темном кресле. Темном, как ее волосы. Зеленый твидовый костюм и серебряная брошь. Почему она не надела бриллиантов? Они ведь у нее есть».
— А где бриллианты? — спросил я.
— А где бриллианты?
— Что? А-а, моя брошь...— Она коснулась ее, бросив взгляд на свою юную грудь. — Вы ведь еще не писали портретов до сих пор, не так ли? Я же позирую сейчас для уютного домашнего портрета, который будет висеть в гостиной у камина, а не для иллюстрации рассказика о фамильном состоянии, украшающего обложку модного журнала. Поэтому я и решила надеть что-нибудь простое.
