Глаза ее, выцветшие от старости, остановились в ужасе, когда со скалистого берега она разглядывала бушующую воду внизу. «Ты же знаешь, Бен, я не умею плавать», – причитала она, костлявой рукой вцепившись ему в руку выше локтя, и на ее пергаментной, в коричневых пятнах коже выступили голубые вены.
– Придется попробовать, Бетти. – Он высвободился, разжав ее напрягшиеся пальцы. Не станет же она сопротивляться, хоть они и одногодки, но у него тело мускулистое, подтянутое, а ее совсем извела болезнь.
– Не могу! – закричала она, отчаянно тряся головой, глаз не видно из-под рассыпавшихся седых прядей.
– Надо, Бетти, – настойчиво повторил он.
Она тихонько всхлипнула, подчиняясь:
– Раз ты так считаешь, Бен.
Он поцеловал ее в щеку. И резким, сильным движением столкнул вниз. Она беспомощно замолотила ладонями по воде, а мощный поток подхватил, завертел слабенькую ее фигурку и потянул ко дну.
Она вынырнула, мелькнула на секунду над волнами ее голова и тут же опять исчезла. Еще можно было ее спасти, только надо сразу же прыгнуть – он же прекрасный пловец, – но он так и стоял, словно окаменевший, глядя в крутящуюся воронку, где только что на миг показалась Бетти. Так все и кричит, ничего не разобрать. Да вот же она, вот. Почти всплыла, ловит ртом воздух, а эта вода глотает ее, глотает. И тут река окончательно ею завладела, увлекая к гибельным порогам, где не всплыть никому.
Он вдруг, ясно осознав, до чего ужасно вот так стоять и смотреть, крикнул изо всей силы: «Бетти!» – понимая, что ей уже его не услышать. Жене его, с которой вместе прожито сорок семь лет; а теперь она уходит, уходит навеки.
Проснувшись, он почувствовал, что весь в холодном поту и жадно ловит ртом воздух, словно тонул он сам.
С тех пор, как год назад Бетти умерла, он уже третий раз видит один и тот же кошмарный сон. Мэрион говорит, что так и должно быть – это в нем чувство вины о себе напоминает, а бурлящие воды к тому, что вину нужно смыть. «Чушь какая», – подумалось ему, он-то знает, откуда все это. Только как ей объяснишь? Как опишешь Мэрион, до чего ужасны были последние минуты жизни ее матери?
Напрасно он ей вообще рассказал про свои кошмары. Уставилась на него сквозь очки в металлической оправе и этак полупрезрительно, словно врач неразумному пациенту, вещает, как все следует воспринимать «с профессиональной стороны», а выражение лица злое, раздраженное – гадость и только. Понятно, она психолог, у нее диплом, но, в конце-то концов, дочь она ему или нет, неужели он ей так и будет спускать эти высокомерные поучения пополам с болтовней про психотропы и так далее.
