Решение назревало медленно, постепенно вырисовывалось, обретало форму и очертания, когда-то отвергнутое для того, чтобы со временем добиться реальных результатов. Одолеть агрессию и злобу. В открытую. Всем телом и естеством. Ему казалось, что уже находиться среди них, этих воющих, улюлюкающих мальчишек, и то уже слишком. А беситься и верещать, распоясываться, как другие, совсем ни в какие ворота не лезет. Просто он знал, что это не доставило бы ему ни малейшего удовольствия. Мальчики носились, как угорелые, ставили подножки и колотили друг друга, били по лицу. Он примирился с постыдностью происходящего. В преддверии каникул совесть у них совсем улетучивалась. Они дрались и гоготали.
А его тянуло к ним, ему становилось завидно. Почему бы не попробовать, в самом деле? Почему бы не побегать с ними за компанию? Почему бы не поорать вволю? Не принять участия в их диких забавах? Не поразмяться? Конечно, ничего хорошего в их игрищах нет, но не может же он все время быть в стороне и просто глазеть на остальных. Не вечно же ему прятаться в своей скорлупе. Они были носителями чуждого ему начала, эти мальчишки. С ними он чувствовал себя не в своей тарелке и с ними же связывал надежды на спасение. Несомненно, он тоже ощущал потребность в движении, ведь именно оно давало жизнь всему сущему.
Ребята издевались над ним, дразнили, обзывали рохлей, нюней, трусом. Но нет, он не трусил. Ему было совестно вести себя, как они, ведь они понятия не имели, в каком году живут, не догадывались, что в них заложен жизненный опыт человечества. Ради их же пользы. Чтоб они смогли стать людьми.
В обязательные для школы игры – бейсбол, футбол – он играл. Давалось это ему с трудом: он никак не мог постичь их смысла, зачем, например, нужно ловить летящий мяч? И хотя он выкладывался вовсю, завладеть мячом ему удавалось лишь по счастливой случайности. Это обстоятельство приводило его в чрезвычайное замешательство, и он вместо того, чтобы послать мяч другому игроку, зафутболивал его куда-нибудь в небо или чуть пониже. И готов был лопнуть от злости на самого себя за нерасторопность и неумение. При виде бейсбольной биты он приходил в ужас, но не из страха перед ударом мяча, хотя и такое случалось не раз и заставляло его подпрыгивать от резкой боли, а потому, что ему хотелось нанести точный, сильный, искусный удар и заслать мяч подальше. В результате же он почем зря молотил воздух под хохот и ржание присутствующих. Он не мог унять дрожь в коленках и скрежетал зубами, страдая всем телом и мучаясь душой. Но всякий раз, когда ему удавалось дорваться до мяча, удар получался смазанным, скользящим, мяч летел вверх свечкой. В общем, все не слава богу.
