На тридцать седьмом году жизни кандидата исторических наук Валерия Львовича Локоткова настигла беда: он совершил преступление и был осужден.
Освободившись через три года из заключения, он поехал в тот же город, где раньше учился, работал, жил, и откуда увезен был однажды в далекие северные края. А еще садясь в вагон, он думал: «А не зря ли я туда еду?» Жена не ждала его: вскоре после ареста она оформила развод, вышла замуж за ассистента со своей кафедры, родила ребенка… Теперь они вчетвером: она с мужем, ее дочь от Локоткова Юлька, и ребенок от другого брака — жили в двухкомнатной квартире, выхлопотанной Валерием Львовичем. Он не собирался поднимать шума из-за этого, понимая, что права свои на жилдощадь утратил давно и напрочь. Гнало скорее любопытство, тоска по дочери; но не только: была и надежда. Не очень серьезная надежда. Не уголовника, с отчаянной решимостью «завязать», — по сути, Локоткову не с чем было и «завязывать», — а надежда грамотного, умного, уставшего от перенесенного человека, хорошо сознающего ситуацию, и все-таки думающего: а вдруг?..
Дорога не обошлась без неприятности. И освободились, и ехали втроем: Локотков, карманный воришка Чмошник и Назип: угрюмый башкир, так же, как и Валерий Львович, отбывавший наказание за хулиганство, — только у Назипа это была вторая судимость.
В колонии Локоткова уважали, он был ее знаменитостью. К нему водили вновь прибывших, чтобы показать, каких грамотных людей посылает иной раз злая судьба делить с ними кров и пищу. В общем-то, относиться плохо к Валерию Львовичу не имелось причин: он держался с достоинством, был честен и справедлив, не лебезил и не подличал. Его берегли, опекали, не давали делать тяжелую работу. Даже крутились около добровольные «шестерки», услуживавшие ему. И Чмошник числился одной из них.
А в вагоне, когда они уснули, выпив на радостях, он украл у Локоткова деньги, заработанные тем в заключении, вытащил их из кармана. Денег было триста двадцать рублей — по сути, не такая уж большая сумма, чтобы убиваться из-за нее с горя — но когда Валерий Львович утром обнаружил пропажу, у него обвисли руки и морозом сдернуло сердце: исчезло единственное оправдание дням, проведенным за колючей проволокой… И его-то взял проклятый чмошник! В том, что это сделал именно он, Валерий Львович не сомневался: кроме их троих, в купе никого не было; Назип же к ворам был строг и презирал их. Локотков сидел, сжав лицо ладонями, а Чмошник сопел, отвернувшись к стене, и делал вид, что спит. Просто взять и потребовать у него деньги Локотков не мог: мешали то ли гордость, то ли застенчивость, то ли обычная брезгливость — а скорей, все это вместе. Он знал, как проходят такие сцены: с битьем груди, рваньем одежды, оскорблениями, истериками, унизительным «шмоном»..
