Лучи солнца, косо падающие в окно, скользили по книжному стеллажу, по мягким креслам и зеркальным блеском зажигали натертый мастикой пол. Постепенно они проникли в угол комнаты, где стояла кровать, и осветили лицо спящего. Он раздраженно поморщился и открыл глаза. Полная пожилая женщина в розовом халате, не слышно ступавшая по ковру, метнулась к нему, но человек, лежавший на кровати, уже повернулся спиной и натянул на голову простыню.
— Алик! — нерешительно позвала женщина и замерла у тумбочки.
Из-под простыни донеслось тихое, ровное дыхание. Сын опять уснул.
Порывисто вздохнув, хозяйка вернулась к прерванной уборке. Осторожно, чтобы не потревожить спящего, сложила ровной стопочкой книги, грудой наваленные на письменном столе, смахнула с зеленого сукна кучки пепла, вытерла влажной тряпкой чернильный прибор и абажур настольной лампы… Неубранным оставался только угол комнаты, где стояла кровать. Поколебавшись, женщина осторожно подошла к ней и, тяжело наклонившись, подняла с пола несколько окурков и обгорелых спичек, сунула в туфли на толстой микропористой подошве небрежно брошенные на коврик носки, поправила измятый пиджак, висевший на спинке стула, сняла с кресла брюки и, сложив их по складке, повесила на спинку кровати.
Убедившись, что все здесь в относительном порядке, хозяйка вышла в столовую, тихонько прикрыв за собою дверь, и прислушалась к звукам, доносившимся из ванной.
В этих звуках сегодня что-то не совсем обычное. В равномерное журчание текущей из крана воды вплеталось сердитое посапывание, прерываемое раздраженными возгласами. В ванной что-то со звоном упало, и в столовую вбежал коренастый мужчина, зажав подбородок пальцами, из-под которых сочилась кровь.
— Опять этот бездельник не вытер после себя бритву! Безобразие, абсолютно не бреет! Вот полюбуйся! — кричал Федор Захарьевич, рассматривая в зеркало порез.
Жена подала ему флакон с одеколоном.
— Залей ранку. Алику я скажу. Но и Даша хороша! Кажется, не так-то уж много у нее дела…
— Ты, Мария Ивановна, на Дашу не сваливай! Не в няньки она к нам нанималась! — сердито отрезал Федор Захарьевич. Он налил на ладонь одеколон, поднес руку к подбородку и фыркнул. — Уф, как запекло! Дай пудру, поскорей… Ну, что, очень заметно?
— Чуточку, если присмотреться. Поднимать из-за такого пустяка скандал…
— И как ты не поймешь, что парень хотя бы себя должен обслуживать! Два года бьет баклуши, шляется по целым дням. У меня все это в печени сидит! — Он с шумом отодвинул стул и присел к столу.
Обиженно поджав губы, Марья Ивановна придвинула мужу салат, принесла из кухни дымящуюся миску с молодым, залитым сметаной картофелем.
