Я держала в руках свежевышедший журнал, который запросто может стать раритетом уже завтра. Он разошелся огромным тиражом буквально за сутки. В том журнале содержалась приоткрытая тайна, и вожделеющая публика жаждала выпить ее до дна.
Интересующую всех тайну открыла я. Взорвала ее. Тайна разлетелась на сотни фотографий и осела на полосах «Наклонной плоскости» — журнала с известным скандальным реноме, где я работала вот уже почти десять лет…
Я скосила глаза на красочное фото, украшавшее глянцевую обложку. Огромная старинная кровать под роскошным бархатным балдахином. Надпись под фотографией гласила: «Ангел-cityпредпочитает черные шелковые простыни. В этом номере Мирмекс раскрывает для наших читателей интимные подробности из жизни таинственного мистера Стефана Гарланда».
Мирмекс — это я. Псевдоним ловкого и изобретательного папарацци, который не дает спокойно спать знаменитостям. Мирмекс — это образ жизни. Мирмекс — это сама жизнь.
Моя жизнь.
Заполненная лишь щелчками фотоаппарата «Никсон» и интимными фотографиями из чужого звездного бытия.
Но сегодня — день моего торжества. И торжества Мирмекс как фотографа. У нас с ней это получилось. Мы добрались до пресловутого Ангела-city, таинственного Стефана Гарланда, и выхватили вспышкой фотоаппарата кусочек его замкнутой жизни.
И показали всему миру…
— Не нравится мне это, — затушив только начатую смрадную сигарету, произнес Барни. — Очень подозрительная тишина. — Он потянулся за новой сигаретой, шумно затянулся и повторил нараспев: — Не нравится мне это.
Мне тоже все не нравилось. Включая подозрительную тишину. Со дня опубликованных снимков из особняка Ангела-city прошло практически три недели. Публика уже захлебнулась от эмоций, успокоилась и выдохнула, заново проголодалась, требуя новых «фотоделикатесов», а со стороны Стефана Гарланда не последовало никакой реакции. Как будто сенсационные снимки вообще никогда не появлялись в печати. Как будто он о них ничего не знает.
Барни, мой редактор, был страшно разочарован. Обычно, когда я взрывала очередную «бомбу», редакция на некоторое время превращалась в бедлам. Стены ее сотрясались от звонков рассвирепевших «звезд» и их буйных адвокатов, а также от трелей восторженных поклонников и невменяемых психопатов.
Барни весь этот дурдом чрезвычайно нравился, он буквально купался в волнах бушевавших эмоций, что девятым валом затапливали редакцию по самую крышу.
Он страстно надеялся, что, после того как в «Наклонной плоскости» появятся фото из особняка Гарланда, начнется новое извержение Везувия, что легионы адвокатов Ангела-city будут атаковать редакцию на бронетранспортерах, телефоны от триллиона звонков расплавятся и стекут жидкой пластмассой со столов, а почтовый ящик просто разорвет от обилия официальных и неофициальных бумажек.
