Обед теперь готовился наспех. Мама всплёскивала руками, быстро хватала шумовку и, обжигая пальцы, подымала крышку. Из кастрюли валил пар. Тогда мама бросала шумовку и, уменьшив огонь, уныло размешивала суп. Татке это очень нравилось. Всё было похоже на то, что делал у себя в кабинете папа. Разница была небольшая. То, что там делалось, называлось опытами, и есть это было нельзя. Здесь же почти всегда всё приготовленное нужно было съедать. Вот и сейчас мама налила ей суп, поставила тарелку на стол, нарезала булку:
— Ешь, ты же просила!..
Татка знала, что мама рассердится, если она будет долго смотреть в тарелку и искать там чего-то в прозрачной жижице. Поэтому, быстро выловив разваренный лук, Татка начала нехотя есть.
Этот мамин «суп без ничего», как и соседская тупоносая собака, которую нельзя даже пальцем тронуть, одинаково возбуждали в Татке негодование. Даже назывались они похоже: один бульон, другой бульдог.
Вообще жить Татке с каждым днём становилось тяжелее. Всё ей было непонятно. А маме было не до неё. И когда утром, проснувшись, Татка говорила ей своё первое «почему», мама недовольно морщилась и небрежно принималась объяснять.
Говорила она путано, с перерывами, а глаза её усердно рассматривали угол шкафа или, остановившись на окне, застывали. И Татке вдруг начинало казаться, что мама чужая. Ей хотелось спросить: «Почему так?» Но она не спрашивала и только отчаянно теребила подол маминого платья. Мама вздрагивала, хотела припомнить, о чём же её спрашивала Татка, и тут же забывала. Она по привычке поправляла на Татке платье или бант и, найдя что-нибудь не в порядке, обязательно бранила Татку. Татке становилось обидно, и она вдруг начинала горько плакать. Мама хваталась за голову, кричала, что у неё больше нет сил справляться с этим ребёнком, и, стуча каблуками, уходила на кухню. Успокаиваясь, Татка слышала, как она там гремит кастрюлями. После этого Татка становилась скучной и неразговорчивой. Она терпела свои вопросы до детского сада, но воспитательница Людмила Ивановна не всё могла объяснить и часто вместо ответа звонко хлопала в ладоши и начинала весёлую игру, которая увлекала и Татку.
С папой всё было иначе. Правда, его приходилось долго ждать с работы, и Татка иногда забывала свои вопросы, но на те, что оставались в памяти, папа отвечал так, как будто он читал книжку-малышку. Особенно когда у папы хорошее настроение.
Но теперь даже папа отвечал ей неохотно. Он почему-то всегда сидел у себя в кабинете, а в столовой и кухне появлялся редко. С мамой он почти не разговаривал. Татке было жалко его. И тайком, про себя, Татка сердилась на маму за то, что она стала другой. Татка многого не могла понять: были комнаты как комнаты, а теперь, пожалуйста, столовая мамина, а кабинет папин. И Таткина кровать постоянно кочует от мамы к папе.
