Он несколько раз повернул валик черного ундервуда, чтобы последняя фраза оказалась перед глазами, закурил сигарету и перечитал плотно исписанную страницу.
Дождь по-прежнему глухо барабанил по черепице. Он распахнул окно мансарды. Стук капель стал громче и звонче. Двумя метрами ниже подоконника вода из желоба, булькая, стекала в трубу. Мокрая мостовая внизу отражала тусклый свет единственного в тупике фонаря. У дома напротив стоял фургон с надписью «Маурер. Набивочные и шорные работы «. За стеклом витрины с такой же надписью горел свет, как всякий вечер с тех пор, как Маурер схоронил жену. И, как всякий вечер, в одной из комнат на втором этаже сидел в круге света от торшера какой-то лысый мужчина, читал книгу. Неподвижный, словно восковая фигура. В остальных окнах было темно, за исключением чердачного окошка возле дымовой трубы. Раньше Петер, бывало, спрашивал себя, кто там живет. Но теперь перестал – не все ли равно? Ему это безразлично, как все, что не связано с Софи. Безразлично так же, как он безразличен ей.
Он закрыл окно, взял с письменного стола рамку с фотографией. Софи в купальнике. Руками она растягивала за спиной махровое полотенце, будто собиралась накинуть его на плечи. Волосы влажно поблескивали. Губы улыбались.
Другой фотографии Софи у Петера не было. Только эта, ее подарок. Раньше, глядя на снимок, он чувствовал болезненный укол, потому что Софи не хотела говорить, кто ее сфотографировал. Теперь же сердце сжалось оттого, что он никогда больше не увидит Софи.
Он вынул снимок из рамки, сунул его во внутренний карман грубой мотоциклетной куртки. Потом выключил свет и запер комнату. Ключ остался в двери.
На лестнице пахло жареным луком и воском, которым кто-то недавно натер обшарпанный линолеум на ступеньках.
Полчаса спустя он уже добрался до Ритена. Дождь не утихал. Рев мотора «Дукати», отражаясь от темных домов, зазвучал совсем иначе.
Сразу за городком начиналось прямое как стрела шоссе, которое через километр исчезало в туннеле Ротванд.
Включив максимальную скорость, Петер на полном газу помчался к туннелю, пробитому в крутых скалах, которые стеной наискось перерезали долину. Днем, при хорошей видимости, вход в туннель был заметен издалека, похожий на этакий мышиный лаз. Водители при виде его невольно сбрасывали скорость, словно боялись не попасть в маленькое отверстие.
А ведь не вписаться в устье туннеля Ротванд было невозможно. Даже ночью.
Разве что промахнешься умышленно, как Петер Ландвай.
А Петер Ландвай – это я.
Напечатав внизу номер страницы –
