Когда Эбрахаму Сильвербергу доложили о находке, он был в бешенстве. Но длился приступ иступленной ярости не больше пяти минут. Его психика стала инертной, и эмоции не держались долго; это же он замечал в последнее время за другими. К тому времени, когда нарушителя привели к нему, ярость капитана сменилась обычной апатией, а про желание первым делом встряхнуть недоумка как тряпичную куклу он и вовсе забыл.
Жалкий идиот. Естественно, этот Брешковиц не мог предполагать, что всё, что он вытворял наедине, не оставалось тайной. Что священное privacy на борту грубо нарушалось. Никто из экипажа, кроме самого капитана и старшего помощника не знал, что во время переоборудования в Испании в каждой каюте была установлена скрытая камера. Изображение с них не отслеживалось в режиме реального времени (хотя первоначально для профилактики самоубийств и это делалось). Но при возникновении подозрений можно было просмотреть запись за любой из последних дней. А подозрения возникли.
Взять хотя бы тот остекленевший взгляд, с которым калифорниец часто приходил на мостик. Или тот случай, когда он ночью разговаривал сам с собой, будто беседуя по телефону с кем-то. Половину свободного от вахт времени он проводил в комнате отдыха, где смотрел старые комедии — с убранным до минимума звуком. Смеялся до слез, глядя на безмолвные выкрутасы Джима Кэрри или Майка Маерса, один в пустом зале.
Кого же этот долбаный Центр Национального Спасения прислал?
— Как это понимать? — только и спросил капитан, когда нарушителя режима усадили перед ним. Джон Ковальски, старший помощник, выполнявший на борту функции блюстителя закона — дюжий поляк — встал позади него, хотя вряд ли была необходимость. Вид у пойманного с поличным был спокойным, глаза не бегали. Роберт, казалось, ожидал этого со дня на день и давно смирился. Капитан не думал, что тот может схватить со стола ножницы и всадить ему в грудь.
Он потряс перед лицом Роберта Брешковица пакетиком с белым порошком.
— Вы, надеюсь, не будете отрицать, что это ваше?
— Это моё… сэр.
— Когда вы начали?
— Еще в Австралии. Каждый снимает боль, как может.
— В медпункте вам могли назначить антидепрессанты. А вы, похоже, нашли что-то посильнее, чем прозак. Знаете, хоть вы и гражданский специалист, я могу отдать вас под трибунал. Черт побери, согласно новым полномочиям я могу вышибить вам мозги сам. Понимаете?
Мерзавец кивнул. «Если вы считаете нужным», — говорил его взгляд. Он знал, что незаменим.
Хорошенький выбор. Доверить ядерное оружие неуравновешенному человеку или провалить задание. Этот гражданский, разрабатывавший программное обеспечение для крылатых ракет, ввиду чрезвычайных обстоятельств был зачислен в экипаж в качестве оружейника.
