Гуляй
Волга
Роман
Отвага
мед пьет
и
кандалы трет.
1
Заря,
распустив
сияющие
крылья,
взлетела над
темной
степью...
Переблески
зари заиграли
в просторах
ликующего
неба,
расступились
сторожевые
курганы, на
степь
выкатилось налитое
золотым
жаром
тяжелое солнце,
и зеленое
раздолье
дрогнуло в
сверканье
птичьих
высвистов.
Степь
весна
ветер...
По
большому
Раздорскому
шляху, что
пролег меж
Доном и
Волгою, на
горбоносых
ногайских
конях легким
наметом
бежала
казачья ватажка
голов в
полста. Одеты
казаки были
небогато, как
всегда
одевались,
отправляясь
в дальние
походы. На
одном –
смурый
кафтанишко;
на другом,
для ловкости,
безрукавый
зипун; на ином
– татарский
полосатый
халат, из дыр
которого
торчали
клочья ваты;
многие в
холщовых,
заправленных
в штаны
рубашках. За
кушаками –
пистолеты,
широкие – в
ладонь – ножи,
кистени на
перевязях из
пожилины да
кривые –
азиатских
статей –
шашки. За
плечами кое у
кого еще
болтались
луки, но у
многих были
уже и ружья,
кои в ту
давнюю пору
являли собой
диковину на
всю знаемую
Азию и на все
Дикое поле.
День
разыгрывался.
Играла
степь
хороша-прехороша.
Ехали долом,
ехали увалом,
ехали как
плыли:
трава-то стояла
густа да
высока – у
коней и голов
не видать.
В небе,
еле шевеля
крылом,
кружил орел.
За дальним
курганом,
подобен тени,
промелькнул
отбившийся
от стада
олень.
Куземка Злычой
сорвался и,
гикая,
припустился
было за ним,
но скоро
вернулся.
– Ну как,
Куземка, не
догнал? –
окликнул его
чернобородый
казак,
похожий
обликом на
турка.
– Коня
пожалел,
Ярмак
Тимофеич, –
отозвался Злычой
и потрепал
жеребца по
запотелой
шее. – Коня
пожалел, а то
не утек бы,
бес рогатый,
от моего аркана.
[25/26]
– Гуторь...
Не провор ты
малый,
погляжу я...
Прямо промах
парень...
– Я-то?
– Ты-то.
Га-га-га-га-га!..
– Да я,
твоя милость,
позапрошлой
весной на Сагизе-реке
бородатого
орла зрел и
чуть-чуть не
словил...
Такой орлина
богатырский,
на трех дубах
гнездышко
пораскинул...
Еду я
туркменской
степью, по
сторонам
остренько
поглядываю...
Тут сыру-ярью
река
протекла, там
камышовое
болото
повылегло –
место глухое,
место
страшное...
Был
Ярмак не
молод и не
стар – самый
в соку – мастью
черен, будто
в смоле
вываренный, и
здоров,
здоров как
жеребец. Ржал
Ярмак, задрав
голову, –
конь под ним
садился. Из
хвоста ватаги
на голос
атамана
нежным
ржанием отзывалась
кобыла
Победка. В
сдержанной
усмешке
сверкали
зубы казаков.
– Весть
подает...
– Ночь
темна, лошадь
черна,
еду-еду да
пощупаю –
подо мной ли
она?–
рассказывал
Куземка.
Казаки
перемигивались
и жались
поближе к баляснику.
–
Бородатый,
говоришь?
