Часть 1. Исцеление нелюбви
… а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, … потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков.
/1Кор 1,23-25/
Вряд ли кто из зрителей русского «Соляриса» станет спорить, что это – самая романтическая картина из всей мировой кинофантастики. Режиссеру Андрею Тарковскому удалось без особых спецэффектов создать гимн жизни и любви из литературного сюжета, порожденного, как и вся фантастика, бегством от жизни в мир абстрактных идей. По причине диаметрального расхождения мотивов Станислав Лем даже обозвал в сердцах дураком русского режиссера: Какая еще любовь?
Откуда здесь взялся образ матери, то есть родины, то есть России?!
Вот это действительно вопрос не в бровь, а в глаз, экзистенциальный в высшей степени, а не как абстрактные проблемы «соляристики». Вопрос даже не в том, где в тексте романа Тарковский нашел место для этого образа. Нет, почему он вообще взял философский роман Лема для своего фильма? Ведь у Тарковского все фильмы про Россию и про любовь к матери. Скажем, «Жертвоприношение» – пророческий сюжет о принесении в жертву всего самого дорогого, включая родной дом, чтобы спасти мир от термоядерной версии Апокалипсиса. Хотя это другая тема, отметим, что премьера «Жертвоприношения» состоялась в день Чернобыльской катастрофы.
Откуда взялась в «Солярисе» эта дополнительная глубина, разница творческих потенциалов, вызвавшая гром и молнии соавтора? И почему роман сразу же стал намного более популярен в России, чем на Западе и в самой Польше? Там Лема любят и ценят за Йона Тихого и пилота Пиркса, за тонкий юмор, а не за глубокую философию. А в России за пять лет сняли сразу два фильма по одному роману.
Кроме того, советская цензура вычеркнула из финала романа самую ценную, по мнению Лема, философскую идею о «несовершенном Боге». Но без этой философской рамочки успех романа в России был сильнее. Почему?
Конечно, высокое мнение Стругацких о романе приятно, но замысел Лема был заточен совсем в другую сторону. Он-то рассчитывал на диалог с европейским кругом писателей и философов, и на вхождение в этот престижный круг. А «эти русские» своей бурной позитивной реакцией сломали весь сценарий и первоначальный замысел. В чем же он заключался? Эту логику не так сложно восстановить, просто исходя из символики имен и образов трех главных героев, не считая Хари.
Вот скажем, какие ассоциации всплывают при имени Сарториус? У нас – практически никаких, но для европейского интеллектуала 1960-х годов цепочка имен выстраивается однозначно. Сарториус – герой одной из пьес Б.Шоу, нобелевского лауреата, отказавшегося от денежной части премии. То же самое вслед за британским драматургом сделал французский писатель и философ Жан-Поль Сартр. Для установления первого контакта нам осталось только привести одну цитату из главного романа Сартра «Тошнота»: