Перевод В. Лифшиц.
С Эджвер-роуд мне почему-то захотелось свернуть в переулок, который вел к западу. Молчаливые его дома прятались в глубине палисадников. На штукатурке каменных ворот виднелись обычные названия. В слабом свете сумерек с трудом можно было разобрать слова. Была тут и «Вилла зеленых ракит», и «Кедры», и трехэтажный «Горный приют», увенчанный странной башенкой с остроконечной крышей, похожей на колпак гнома. В довершение сходства, наверху, под самым карнизом, вдруг засветились два небольших окна, как будто два злобных глаза, сверкнув, уставились на прохожего.
Переулок сворачивал вправо и заканчивался небольшой площадью, пересеченной каналом, через который был переброшен низкий горбатый мост. И здесь повсюду — все те же безмолвные дома с палисадниками. Фонарщик зажигал один за другим фонари на набережной канала, и некоторое время я глядел, как из темноты постепенно выступают его очертания. Немного дальше за мостом канал расширялся в небольшое озеро с островом посередине. Продолжая свою прогулку, я, вероятно, сделал круг, так как в конце концов оказался на том же самом месте. За все время пути мне не встретилось и десятка прохожих. Наконец я решил, что пора возвращаться в Пэддингтон.
Мне показалось, что я иду той же дорогой, которая привела меня сюда, но, должно быть, меня сбил с толку слабый свет фонарей. Впрочем, мне было все равно. За каждым поворотом этих безмолвных улиц мне чудилась тайна; как будто за опущенными шторами слышались глухие шаги, а за призрачными стенами — неясный шепот. Изредка откуда-то доносился смех и тут же замирал, потом где-то вдруг заплакал ребенок.
Проходя мимо особняков, тянувшихся по одной стороне короткой улицы, напротив какой-то высокой глухой стены, я заметил, что занавеска в одном из окон приподнялась, и в нем показалась женщина. Единственный газовый фонарь, освещавший улицу, находился как раз напротив этого дома. Сначала мне показалось, что я вижу лицо девочки, потом я взглянул еще раз и подумал, что это старуха. При слабом освещении краски терялись — в голубоватом холодном свете фонаря лицо женщины казалось мертвенно бледным.
Замечательны были ее глаза. Быть может, оттого производили они такое впечатление, что, вобрав в себя весь этот свет и сосредоточив его в себе, они стали неестественно большими и блестящими. Быть может, оттого, что глаза эти были слишком велики по сравнению с ее лицом, таким нежным и тонким. Наверное, она заметила меня, потому что занавеска снова опустилась, и я прошел мимо.
Не знаю почему, но этот случай мне запомнился. Внезапно приподнятая штора, как занавес маленького театра, неясные очертания почти пустой комнаты и женщина, стоящая как будто у самой рампы, — так рисовалась эта картина в моем воображении. Но прежде чем драма началась, занавес опустили. Сворачивая за угол, я обернулся: штора снова приподнялась, и я опять увидел силуэт тоненькой фигурки, прильнувшей к оконному стеклу.