Поезд отошел поздно ночью. Пассажиров оказалось мало, и мне досталось целое купе. Состав был бесплацкартный, поэтому я забрался на верхнюю полку, положил под голову портфель и ладонь, укрылся плащом и вскоре заснул.
Разбудил меня сердитый женский голос:
— Не кричите, вы разбудите соседа!
Я потер онемевшую руку, в которую тут же впились тысячи иголок, и с трудом приоткрыл глаза. Напротив меня на нижней полке сидели двое мужчин. Один — худощавый, пожилой подался вперед, и мне хорошо была видна его совершенно белая голова. Второй — лет тридцати, в очках с тонкой оправой, совсем не гармонировавшей с крупными чертами его лица, — сидел прямо, словно по команде «смирно!».
— Что вы о них можете знать?! — Вопрос прозвучал гневно, с вызовом. Голос принадлежал той самой женщине, которая проявила обо мне такую трогательную заботу.
Обладательницу этого голоса я не видел — она сидела внизу, под моей полкой.
— Ну зачем вы так? — мягко произнес пожилой. Он подался еще сильнее вперед. — Как бы нам, действительно, соседа не разбудить!
Я поспешил закрыть глаза и сразу же вновь погрузился в сон. Однако теперь погружение было неглубоким и прерывистым: я то и дело выныривал на поверхность, и до моего сознания доходили вначале отдельные фразы, а затем, по мере того, как сон улетучивался, — смысл ведущейся внизу беседы.
… — Лучше меня это крапивное семя никто не знает! Потому что муж мой был филателист! Вам этого не понять! Нет, не понять! Как только детей от заразы уберегла, самой удивительно. Если б он водку хлестал, я бы радовалась! Пьяниц, говорят, лечат. А эти…
… — Я сорок лет в школе, вся, можно сказать, жизнь среди ребятишек. Сколько мод за это время изменилось, сколько увлечений! А любовь к маркам все та же! Грешно, грешно нам от филателии отрекаться! Эдак, любезнейшая, каждое дело загадить можно. Очень даже просто. У нас вон в парке в шахматы на деньги играют. Нашлись артисты! Если следовать вашей логике, то надо и шахматы анафеме предать, не так ли?
… — Мне под большим секретом рассказывали, будто наше правительство подарило американскому президенту Рузвельту какую-то марку, поэтому он был таким покладистым на всех переговорах. Сведения, сами понимаете, не для распространения, о таких вещах в газетах не писали…
Это сказал тот, что в очках.
«Ну и ну!» — подумал я. Марку Рузвельту, действительно, подарили, я даже знал какую. Но остальное…
… — Двадцать лет с ним промучилась… Цветка ни разу не принес! «Ты, — говорит, — Клава, сама рассуди, одна роза — это же целая серия «День шахтера»! Через пять лет ей, знаешь, какая цена будет!» Так все на свои серии мерил: такси — «Олимпийские игры», куклу ребенку — «Метрополитен»! А сколько ж он людей обманывал! «Без этого, — говорит, — в нашем деле никак нельзя. Какой же мне смысл ее за рубль продавать, если я ее сам за такую цену купил? Да и не обман это вовсе — обычная коммерция!»