1
Уже потом, в самый разворот событий, когда в кабинете следователя Клим пытался объяснить, как все это началось, он ни разу не подумал, что ведь началось-то все с классного сочинения. Обыкновенного сочинения на свободную тему. Именно для него, Клима, началось...
Да, это было самое обыкновенное утро. И самое обыкновенное сочинение. И Клим ждал его совершенно спокойно, потому что накануне они с Мишкой провели в библиотеке целый вечер и хорошо подготовились.
Ему понравилась первая тема: «Образ Болконского», но еще больше — вторая: «Женские образы романа «Война и мир»—тут можно поспорить с Львом Толстым насчет эмансипации женщин.
А третья...
Третья тема, как всегда, была свободная, и Клим только скользнул по доске взглядом: «Мы идем дорогой отцов». Только скользнул, потому что вообще презирал свободные темы. На свободную тему пишут, когда не готовятся. Такие как Слайковский. Тот всегда пишет на свободную тему. А потом... А потом — и тема, конечно, такая, что ее только и писать Слайковскому. Отец Слайковского штурмовал рейхстаг. Клим видел его: в прошлый День Победы он приходил в школу. Маленький, невзрачный, и если бы не протез в черной перчатке — ни за что не поверить, что он штурмовал рейхстаг. Конечно, Слайковский может писать на третью тему.
«Мы идем дорогой отцов...»
Нет, он не думал об этой теме, он только прицелился — какую же тему взять, первую или вторую, когда с передней парты к нему обернулся Слайковский — нагленькая лисья мордочка, вся в мелких угрях:
- Клим, это про каких отцов?
И вечно он оборачивается, чтобы задавать дурацкие вопросы! «Это про каких отцов...»
- Про тех самых, - буркнул Клим, только бы отвязаться. - Про тех самых...
— Ясно, что про тех, а не про этих! — разозлился Слайковский.
И пошел строчить. Про Берлин. Про рейхстаг. Про тех... а не про этих...
Вряд ли он хотел сказать...
Но почему бы...
Но почему бы ему и не сказать?..
Ведь Клим этого никогда не скрывал.
Да, у него отец «из этих».
Ну и что?
Ничего.
Просто —- не станет он писать на свободную тему.
Это не про таких отцов, как у него.
И не про такую дорогу...
А класс уже шелестит, шепчется, дробно тюкает перьями в донышки чернильниц. Кряхтит верзила Мамыкин. Погрызет ручку, поглядит в потолок, напишет несколько слов — и снова грызет ручку... Перед Михеевым, как всегда, резиночка и запасное перышко. Этот не разогнется, пока не кончит. У Игонина помятый листок дрожит на узких коленках: успел-таки выдрать— и теперь катает напропалую...
Один Клим сидит неподвижно, стиснув ладонями свою большую крутолобую голову.
