Посвящается Мартиросу Сарьяну
Волосы его оттенка старого серебра. Глубокие морщины, пересекаясь, бороздят лицо. Взгляд задумчив, обращен в себя…
Медленно шел он по улице. Шел, опираясь на палку, когда детский голос вскрикнул:
— Не наступите на рисунок!
Художник остановился. Внизу, у конца его палки, начинался другой мир, самобытный и удивительный.
Маленькая девочка рисовала мелом на тротуаре, а веснушчатый мальчуган охранял ее рисунки.
— Дедушка, пройдите той стороной, — попросил мальчуган. Но художник не ушел.
Девочка рисовала на тротуаре другую девочку — с бесконечным множеством пальцев, большущими круглыми глазами, лучеобразными ресницами и бантом, завязанным бабочкой. Платье сверху донизу было утыкано пуговицами… Рядом с девочкой, нарисованной мелем, был нацарапан песик: мордочка вздернута кверху, кончик носа словно белая пуговка, а на животе — бесконечный пуговичный ряд.
Художник спросил:
— Для чего эти пуговицы?
Оторвавшись от своего занятия, девочка взглянула вверх. Ей показалось, что и художник, седобровый и седовласый, тоже нарисован мелом. И, улыбнувшись, девочка ответила:
— Чтоб он застегивал шкурку.
— Ах, вот как! — задумчиво произнес художник и тверже оперся на палку, чтобы удобнее было смотреть.
Люди шли, равнодушно обходя веснушчатого мальчугана, художника и девочку, рисующую на тротуаре. Шли, не видя нового мира, который рождался у их ног. А художник смотрел и думал с восхищением: «С какой любовью и ликованием, с детской ясностью и непосредственностью смотрит эта девочка на мир».
Лукавые веселые глаза улыбались сквозь нарисованные мелом лучеобразные ресницы; рисунок словно подмигивал художнику, а песик с накрепко застегнутой шкуркой вилял хвостиком. Казалось, мгновение, и жизнь, струящаяся по тротуару, увлечет рисунки за собой.
Склонившись к девочке, художник спросил:
— А песик кусается?
— Кусается, кусается! — воскликнула девочка с бурным желанием убедить и напугать. И вдруг, словно сама поверив этой выдумке, в ужасе отдернула руку: — Ой, укусил, укусил! Вот за этот пальчик!
Художник взял ее руку в ладонь, прищурившись, посмотрел на запачканный мелом оттопыренный пальчик и, покачивая головой, сказал:
— О, какой глубокий укус!
Девочка отдернула руку и звонко засмеялась:
— Обманула! Обманула! — и, наклонившись, продолжала рисовать.
Веснушчатый мальчуган был снова на посту. Он кружился вокруг девочки, зорко следя за тем, чтобы никто не наступил на рисунки.
«Какое у нее непосредственное видение», — мысленно повторил художник и почему-то вспомнил критика, который твердил: «Если я этого не вижу, значит, этого нет!» Воспоминание о критике отвлекло художника лишь на какую-то долю секунды и тут же забылось.