В сугробах - Фёдор Дмитриевич Крюков

В сугробах

Федор Дмитриевич Крюков родился 2 (14) февраля 1870 года в станице Глазуновской Усть-Медведицкого округа Области Войска Донского в казацкой семье.В 1892 г. окончил Петербургский историко-филологический институт, преподавал в гимназиях Орла и Нижнего Новгорода. Статский советник.Начал печататься в начале 1890-х «Северном Вестнике», долгие годы был членом редколлегии «Русского Богатства» (журнал В.Г. Короленко). Выпустил сборники: «Казацкие мотивы. Очерки и рассказы» (СПб., 1907), «Рассказы» (СПб., 1910).Его прозу ценили Горький и Короленко, его при жизни называли «Гомером казачества».В 1906 г.

Читать В сугробах (Крюков) полностью

I

Мы подъезжали к станции.

Извозчик Илья Романыч, старый знакомый, в письменных сношениях всегда именовавший себя «известный вам извозчик судебного следователя», потому что в слободе был самым почетным клиентом его судебный следователь, — Илья вдруг натянул вожжи у самого переезда через рельсы, тпрукнул и взволнованно сказал:

— Эх, немножко не потрафили, ваше благородие!

— Как не потрафили? В чем? — спросил я встревоженно.

— А свисток-то…

— Ну?

— Чуть-чуть бы пораньше, в самый раз бы сели… Ведь это утренний пошел!.. Вон он угребается как! Минуток бы на десяток раньше побеспокоиться, в самый бы аккурат… Ишь, в рот ему оглоблю!

— Кто ж это знал, что утренний поезд пройдет в восемь вечера? Но через час должен идти почтовый, я его и имел в виду…

— Через час? — Илья Романыч усмехнулся и, приложив палец к одной стороне носа, иронически высморкался. — Дай бог, чтобы к утру…

— Ну!?

— Ей-бо…

Постояли мы перед рельсами в раздумье. Помолчали.

— Повезу вас опять к Михал Михалычу, — сказал Илья. — Попьете себе чайку, в клуб сходите…

— А вдруг и почтовый прозеваем?

— Ни в коем случае! Часиков в двенадцать приедете, и то насидитесь на стулу… Нитнюдь не опоздаете!

Не без колебания отдался я на волю Ильи. Он повез меня в слободу. До двенадцати я просидел у добрых знакомых, на минутку заглянул даже в клуб. В двенадцать приехал на вокзал, маленький, тесный, прокуренный и заплеванный. А в четыре утра пришел «почтовый» — тот самый поезд, которого я по наивности ждал в девять часов вечера…

В купе, кроме меня, вошли еще два пассажира: казачий полковник и господин в бобровой шапке и хорьковом пальто с бобровым воротником — московский адвокат, как потом оказалось. Молча уселись. Полковник крякнул мрачным басом, адвокат желчно огляделся. Видно было, что оба доведены бессильной злобой и раздражением до мрачной меланхолии. Я делал вид, что мне все равно — ничем, мол, не удивишь.

Когда поезд запел колесами по обмерзлым рельсам и тронулся, адвокат судорожно вздохнул.

— Я как будто предчувствовал, — сказал он, глядя на нас со скорбным удовлетворением. — Уезжая, предупредил жену, что могу опоздать… на сутки — на двое…

— Бывает, — с мрачной иронией пробасил полковник, — приятно иногда этак… угадать…

— Не угадал, — вздохнул адвокат. — Сегодня четвертые сутки идут, как мне надо бы в Москве быть. Как раз на сегодня у меня два дела в гражданском отделении назначены… Всё предусмотрел, но такой оказии, признаться, не предполагал…

— Ну, на будущее время предусмотрительнее будете…

— Битых семь часов сидели в этой заплеванной дыре, — злобно тараща глаза, говорил полковник. — Ну видели вы хоть один поезд? Товарный, воинский? Ни одного! Почему же, раз поезд формируется в Царицыне, в 150-ти верстах отсюда, необходимо запоздать ему на семь часов? Ни заносов, ни размывов, дорога — хоть куда…