Они стояли на пристани и разговаривали. Папа и незнакомые мне мужчины. Обычно папа часто встречался с разными людьми, но эта беседа мне сразу не понравилась. Может быть то, как они стояли. Или их жесты. Я очень хотела подслушать разговор, но ветер дул с моря и до меня не долетали даже отдельные слова. Незнакомцев было трое. Толстяк в белой шляпе, волосатый великан и постоянно жующий негр в темных очках. Папа не пустил их на «Нику» и они переминались с ноги на ногу на берегу. Один, низенький, в белой шляпе вдруг засмеялся и ободряюще похлопал папу по плечу. Папа помотал головой. Волосатый положил папе руку на плечо – папа сбросил её, напрягся и сжал кулаки. По его лицу было видно, что он вот-вот начнет драку.
Толстый в шляпе отступил, а двое его помощников стали теснить папочку к трапу. Мне стало страшно. Верзила был выше папы на целую голову, второй, чернокожий, был меньше, но тоже крепкий. Я вскочила из-за своего укрытия, сбежала по трапу и с разгона ударила верзилу головой в живот. В глазах у меня потемнело, а гигант даже не пошатнулся. Зато чернокожий мужчина ловко и крепко схватил меня за шею. Я заверещала от ужаса: негры всегда вызывали у меня панику, а тем более, он ТРОГАЛ меня! Негр зажал мне рот и я, задыхаясь и захлебываясь от ужаса, стала шумно дышать носом. От негра остро пахло потом и ещё чем-то сладковато-приторным. Тогда я ещё не знала, что так пахнет марихуана.
Толстяк заговорил по-английски, с неприятным акцентом, словно скрипело дерево.
- Смотри, какая шустрая! Вот и ниточки нашлись! Ну, Неустрашимый Ник, что ты теперь скажешь?
Папа ничего не ответил, неуловимым движением в его руке оказался нож.
- Это только одна ниточка, а вторая где? – продолжал куражиться толстяк, не обращая на нож никакого внимания. Его надежно заслонял собой верзила.
- Вторая тоже здесь, дерьмо собачье! – прозвучал знакомый голос, и я даже перестала дышать. Это сказала мамочка! Такая обычно мягкая и спокойная. Папа быстро обернулся и замер на месте. По трапу медленно, осторожно переставляя ноги и не отводя от нас взгляда, спускалась мама. Ракетница, которую она сжимала в руке, была направлена на толстяка. Прямо в его огромный живот. Мамины пальцы так сильно сдавили рукоятку, что побелели. У толстяка и без того потного, скатились по щеке капли.
- Убирайся к чертям, сучье отродье! Иначе твои вонючие потроха повиснут на нашем такелаже.
Мама говорила еще, и каждое слово было звонким и резким, как пощечина. Некоторые из её слов я слышала впервые.
Толстяк сделал знак, негр отпустил меня, и вся троица начала медленно пятится назад. Я спряталась за папу, жалея, что у меня нет никакого оружия. Пока наши враги не покинули причал, мы так и стояли: папа с ножом, мама с ракетницей и я, с гудящей от боли головой.
