Над объяснительной Заболкин трудился с самого утра. Дело продвигалось туго. Накануне Александра Васильевича вызвал главный энергетик института и устроил форменный разнос.
Говоря по совести, было за что: к началу июня силами одной лаборатории израсходовать годовой лимит института на электроэнергию и при этом остаться на бобах…
Вспоминая малоприятный разговор с главным, Заболкин понимал, что здесь не обошлось без физиков. «Ну конечно физики, кто ж еще? Лень ведь им все с нуля‑то начинать, вот и хватаются за свой закон сохранения энергии, как за соломинку. В шарло- танстве обвиняют… Не могло, говорят, такое колоссальное количество энергии бесследно исчезнуть. Я и сам раньше так думал, ан нет — исчезло. И никакие расчеты и пересчеты не помогают.» — Александр Васильевич отбросил в сторону очередную компьютерную распечатку.
— Вот, пожалуйста, проба три: скачок в сто семьдесят миллионов лет… расчетная скорость миллион лет за секунду… энергия на выходе — ноль. Опять двадцать пять!..
«Три месяца — три попытки, — подумал он и с горечью уточнил, — три неудачных попытки.
Такое впечатление, будто Время — это бесконечная цепочка моментов — бусинок, нанизанных на тонкий, негнущийся стерженек. Вот и выходит, что отстоящие моменты совместить нельзя: петли невозможны, а по оси другие бусинки мешают. Да что она, в самом деле, точку отсчета сдвигает, что ли? Прямо не машина, а какой‑то пожиратель энергии… Э — эх, «стерженьки», «петли», «бусинки»… — бред какой- то!» — Заболкин встал и подошел к окну.
На заднем дворе Института Прикладного Времени царило непривычное затишье. Многочисленные силовые установки, отражатели и фильтры сиротливо мокли под дождем. Большую часть двора занимал прозрачный горб защитного купола, под которым, предположительно, должен был появиться клочок ископаемого леса, с неизбежными по тем временам ящерами.
С какой надеждой еще совсем недавно смотрели на этот купол репортеры и телеоператоры, техники и звероловы, сотрудники института, облепившие окна. Тогда купол уважительно называли рабочей камерой машины Времени. В день первой пробы шампанское об него разбили… Теперь за матовой от дождевых капель поверхностью угадывались прозаические силуэты канализационноых труб и бочек с известью.
Александр Васильевич поморщился. Он болезненно переживал эти неудачи, и особенно то, что установку теперь считали грудой металлолома, а купол отвели под склад.
Пытаясь исправить положение, Заболкин до ночи засиживался в институте, работал без выходных, не пошел в очередной отпуск. Он перебрал каждый блок, проверил каждую схему. Все было в безупречном состоянии, в чем он, собственно, и не сомневался. Установка была в полном порядке, никаких перегревов, никаких замыканий. Она работала, потребляла энергию, делала все, как положено, однако ни на минуту не приближала прошлое, оставляя зоопарки без динозавров, а институт без энергии и запланированной валютной выручки.
