— Сорок лет!.. Неужели вам только сорок лет? — воскликнул я, вглядываясь с большим вниманием, чем прежде, в печальную пастушку, которая, не выпуская из рук своего веретена, пасла овец на общественном выгоне в Сент — Эрсиль — ле — Шевре.
— Да, да, сударь, — ответила она простодушно, — сорок лет без семидесяти дней, можете поверить мне, старой Гарелуно.
Говоря это, она сошла с замшелого уступа скалы, на котором сидела и который блестел на солнце, словно глыба кварца или слюды.
— Все потеряла!.. — прошептала она после минуты молчания, бродя вокруг меня, как неприкаянная душа. — Бедная Нази все потеряла!..
Кроткое и жалкое создание! И посейчас я вижу ее в коричневой кофте, прорванной во многих местах, в плаще из гречишной соломы, размякшей от зимних туманов, опаленной летним зноем, в башмаках из орехового дерева, подбитых железными гвоздями и украшенных желтыми листьями кукурузы, в грубошерстной серой юбке, с суковатым, покрытым шипами, посохом из прочного вяза. Да, я все еще вижу эту бедную женщину, состарившуюся раньше времени, — видимо, жестока была та жизненная буря, которая превратила ее в согбенную старуху. Она была очень худа, буквально вся высохла; ей даже не хватало слюны, чтобы смачивать пеньку, накрученную на веретено. Ее загорелая кожа на морщинистом лице и шее, шероховатая словно дубовая кора, была вся в пупырышках, как у ощипанной домашней птицы. Жидкие пряди рыжих волос, — все, что осталось от когда‑то роскошной светлой косы, — кое — где вылезали из‑под полотняной косынки, надвинутой на сморщенный лоб. Из‑под нее глядели два мигающих, потухших глаза, таких же серых, как глинистая, хмурая земля, на которой паслись овцы. Но еще более, чем эти увядшие, безжизненные черты, поражало и надрывало душу выражение ее лица. 1 яжкая жалоба на судьбу запечатлелась на ее помертвевшем лице;
горькая, скорбная улыбка и помутневший, блуждающий взгляд говорили о нескончаемых бедах. И, да простит мне бедная страдалица, я находил в ней — о, я вовсе не шучу! — потрясающее сходство с теми упрямыми изыскателями, которые одержимы какои‑нибудь навязчивой идеей. Даже в свой предсмертный час ищут они разрешения проблемы, над которой работали всю свою жизнь: управление аэростатом, превращение простых металлов в благородные или углерода в алмаз.
— А>х — вздохнула она, углубленная в свои мысли, с трудом передвигая ноги и спотыкаясь, — если господь бог будет так милостив, что примет меня в рай, придется мне умереть, так ничего и не поняв.
Произнеся монотонным голосом эти загадочные слова, которые меня умилили, она снова села рядом со мной на скалу, и я понял по выражению лица, что она приготовилась излить мне свою наболевшую душу.
