Трио на фоне бури

Янси, человек, которому довелось пережить смерть, раскинул руки и не шевелился, наблюдая, как играет серебристый лунный свет в растрепавшихся волосах Беверли. Шелковистая грива волн рассыпалась по его плечу и груди, прильнувшая нежная плоть делилась теплом. Спит? Но как можно спать, когда за стенами отеля, под холодными лучами луны бушуют прибой и ветер? Волны внизу били по утесу, ревели среди источенных морем валунов, вздымались страшными призрачными гигантами из серебряных брызг, пронзая истерзанное, заходящееся в жалобном крике небо. Как можно спать, когда его сердце громыхает так близко от милого, кроткого, по-детски округлого лица? Господи, если бы только оно билось потише, по крайней мере не перекрывало шум прибоя, Беверли могла подумать, что это мерно рокочет буря. Хорошо бы заснуть… Два года он неизменно радовался, что ему больше не требуется отдых, а сейчас впервые пожалел; возможно, сон хоть немного успокоит сердце. «Беверли, моя Беверли, — безмолвно крикнул он, — за что тебе такое!» Хорошо бы кровать была чуть пошире, чтобы тихонько отодвинуться, уйти в темноту, став для нее чем-то бестелесным, раствориться в этом шипении и громе, угрюмом ропоте обезумевшего моря — просто новый звук среди многоголосья звуков.

На второй кровати беспокойно зашуршала простыней Лоис. Не шевельнувшись, Янси скосил глаза в ее сторону. В изгибах смутно белеющей ткани угадывались очертания тела; лицо и волосы — сгустки темноты разных оттенков на фоне подушки.

Лоис была худощавой, строгой, серьезной, а Беверли веселой и открытой, напоминала ярко раскрашенный мячик, упруго скачущий по жизни в такт веселой мелодии. Лоис ступала так, будто почти не касается пола, а когда говорила, казалось, специально подбирала интонацию к тону кожи, расцветке и материалу любимых платьев — темных, шелковистых. Ее удлиненные глаза казались загадочными и пустыми, как у красивого зверя, лицо оставалось неподвижным и холодным, словно река, скованная льдом. Лишь слегка подрагивающие крылья носа и уголки рта, а иногда едва уловимое движение плечей и чуть приподнятая бровь выдавали потаенную страсть и спокойную силу. Да, Лоис… сплав бесконечных загадок и неуловимых оттенков, тонкий волнующий аромат и негромкий завораживающий смех.

Она опять шевельнулась. Янси знал, что сейчас Лоис, как и он, не спит, всматривается в темноту, пытаясь разглядеть неровные пятна теней, отпечатавшихся на потолке. Пронизанный брызгами лунный свет не позволял различить детали, но Янси хорошо помнил ее лицо. Он нарисовал себе тонкую линию сжатых губ, уголки рта, едва уловимо подрагивающие вопреки внутреннему напряжению, сковавшему мускулы… Шуршание простыни, сопровождавшее каждое движение Лоис, раздражало все больше и больше. Если, несмотря на разыгравшийся шторм, он четко различает эти звуки, как может не беспокоить Беверли гулкое биение его сердца?