— Грибов нынче — прорва, — сказал сержант со странным и оттого непонятным Нестерову возбуждением. — Ты что, не слышишь, Нестеров?
— Слышу, — послушно пробормотал тот в поднятый воротник куртки, а потом повернул голову и повторил погромче: — Слышу.
Посреди круглого, усеянного веснушками лица сержанта-конвоира торчал вздернутый кверху нос. Простая, добродушная морда, заранее не вызывающая опасений. Доверия у Нестерова она также не вызывала, но причиной тому была исключительно форменная одежда и должность спутника. Доверять охранникам, или, как полагалось их называть, вертухаям, было нельзя, и Нестеров осознал эту простую истину очень быстро.
Заключенные ИТУ-1436/91 необидно звали сержанта «Блином», да к тому же только за глаза. Блин считался невредным вертухаем. По классификации Нестерова, он к хищникам не относился. Пожалуй, и к суггесторам его не причислить. Хотя он и таскал уголовникам на зону «грев» — наркоту, спирт и прочее, зато никогда не половинил передачи с воли и не драл последнюю шкуру за то, чтобы отправить бесконтрольное письмо-маляву родным или подельникам. Типичный представитель «демоса» со всем набором достоинств, недостатков и слабостей. Последних, впрочем, у Блина хватало. Деньги он любил страстно — отсюда прочие недостатки и проистекали.
Нестеров поймал себя на том, что мерзкая тюремная лексика уже не коробила его даже в мыслях. Человек способен привыкнуть ко многому, почти ко всему. Вот и он — всю прежнюю жизнь полагавший себя сугубым интеллигентом — сумел привыкнуть к языку и законам тюрьмы достаточно быстро.
Они шли утоптанной грунтовой дорожкой от «капэпэ» Зоны к территории химкомбината. И справа, и слева в траве торчали разноцветные сыроежки, которые Нестеров бы с удовольствием собрал, кабы такая вольность была ему дозволена.
— Вон! Вон какой! Ты чо, не видишь? — азартно крикнул Блин. — Это же краснюк! На полкило, блин, потянет!
Лес, густой и темный, обступал их со всех сторон. Там, в тени столетних крон, Нестеров действительно увидел здоровенную красную шляпку подосиновика, а рядом россыпь таких же, чуть поменьше размерами.
— В оперчасти говорят, на тебя бумага из Москвы пришла, Нестеров, — вдруг сказал Блин. — Этапировать тебя собираются на пересмотр дела.
Сердце у Нестерова забилось чаще. Он ждал этого каждый день и час все четыре месяца, проведенные в колонии. Но почему об этом ему сообщал какой-то сержант-охранник? Почему именно теперь?
— Надеешься, что отмажут тебя адвокаты? — с непонятной интонацией спросил Блин.
— Адвокаты тут ни при чем, — ответил Нестеров. — Меня осудили незаконно. Я не виновен.
