Эротический этюд № 35 Подснежник
– Выпьем за чистоту! Что вам налить? Вина? Яда? Воды из-под крана?
…Море шевелилось перед ней, толпилось воспоминаниями, мелькало барашками будущих дней. Сотни голосов сливались в одно невнятное бормотание, порой угрожающее, порой – одобрительное. Но чаще всего – мудро безразличное ко всему людскому, начиная с этой маленькой несчастной девочки, которая бросает в волны камень за камнем, привязав к каждому по одному слову, одному взгляду, одному прикосновению своего Любимого и Ненавистного.
Ни слова, ни взгляды, ни тем более прикосновения тонуть не желали и качались на волнах слепыми солнечными бликами. Девочка, не в силах смотреть на это, крепко зажмурилась. Ей было очень плохо, честное слово…
Она родилась на свет чистой, как снежинка. Только ветер смел касаться ее своим дыханием. Она всегда сторонилась мальчишек, особенно влюбленных, потому что ждала того единственного, который не даст ей упасть на землю, а подставит свои ладони.
И дождалась, конечно.
Она узнала его по руке, протянувшей билет в трамвае для передачи на компостер. Увидев эти пальцы, она захотела прижаться к ним щекой, но это было бы неловко, поэтому она просто взяла билет и передала его дальше. Билет вернулся простреленным навылет и мятым. Она передала труп билета Руке, и ей показалось, что Рука взяла его с жалостью. Так или иначе, но, увидев эти пальцы еще раз, Она только укрепилась в мысли, что Рука – та самая.
Она поглядела на лицо. Лицо оказалось юным. Черные брови, мальчишеский чуб, девчачьи губы. Хороши были также и глаза. Хотя посмотрели они удивленно, что вполне понятно.
Она улыбнулась этим глазам своими – лучистыми, как и полагается у снежинок. И направилась к выходу. В трамвае ей было делать больше нечего, ведь то место, куда она ехала, уже не имело никакого значения.
Он, разумеется, вышел следом и побрел по другой стороне улицы, чуть позади. Она недовольно оглянулась, не понимая, почему он не спешит подойти. Он смутился и отстал еще больше. Тогда она перешла улицу, и сама решительно направилась к нему. Он остановился и стал разглядывать цирковую афишу. Он так дрожал от волнения, что воробьи по соседству перестали драться из-за хлебной крошки и удивленно уставились на него.
Она подошла и сказала то, о чем думала всю последнюю четверть часа:
– У тебя очень красивая рука.
Он посмотрел на свою руку, потом на другую, пытаясь понять, почему красивой названа только одна из двух. Обе имели сейчас довольно жалкий вид, пальцы предательски дрожали. Он поспешил опустить их с глаз долой.
