Роберт Брэдли сидел в гостиной дома на Аппер-Фоксглав-роуд в Джерроу, городке, с одной стороны по всей его длине ограниченном рекой Тайн. Городок расползся, вытянувшись на восток мимо церкви Святого Павла и старого монастыря — обители преподобного Бида, затем по Черч-Бэнк, пока не вливался в главную улицу, по которой бежали трамвайные пути, и в конце концов достигал Палмеровских верфей, что в самом конце Эллисон-стрит. Там по берегу реки есть и другие верфи, но Палмеровские самые большие в городе и дают ему, так сказать, все жизненные соки.
Роберт Брэдли работал у Палмера с четырнадцати лет. Сначала четыре года учеником и еще год стажером. К этому времени ему исполнилось девятнадцать лет. Сейчас ему двадцать четыре, теперь он мужчина, и у него такая же квалификация, какая была у его отца.
Шесть часов назад он помог вынести отца из комнаты, где тот пролежал целых пять дней в покупном гробу. Это никуда не годилось. И он для себя решил по крайней мере одно: если у него когда-нибудь будет собственный дом — не просто две комнаты с кухней, где негде повернуться, а дом настоящий, со спальней на втором этаже и с навесом во дворе… нет, с кирпичным домиком, где будет мастерская… да, и если только наступит такой день, то первым делом в этой мастерской он сделает себе фоб, потому что, как и для его отца, ему не все равно, какое дерево выбирать. Да, да, именно так: его отец очень хорошо разбирался в дереве. Но тогда почему отец не сделал себе фоб, ну, пусть хотя бы на заднем дворе? Неужели так и не подумал об этом за столько времени, занимаясь своим ремеслом целых сорок лет? Впрочем, у него была жена, и нужно было заботиться, чтобы у нее имелось все что нужно, а ей хотелось иметь в доме хорошую добротную мебель. Этим и занимался отец все свое свободное время. Роберт и сам помогал отцу делать многие из этих вещей. Вот, например, шифоньер у стены напротив, который гладит ладонью его дядя.
Он глянул на дядю Джона, стараясь рассмотреть его через полуприкрытые веки. Непонятно, что о нем можно думать. И вообще, что можно думать о человеке, переставшем разговаривать со своим братом двадцать пять лет назад, и более того, за все эти двадцать пять лет только два раза видевшемся с ним? Первый раз это случилось фи года назад, когда, как и сегодня, он пришел на похороны. В тот раз, однако, он не заходил в дом, просто встал и стоял в церковном дворе, в стороне от остальных пришедших на похороны. Но когда Роберт с отцом отошли от могилы, отец, взглянув на одинокую фигуру, маячившую отдельно от всех среди засыпанных снегом могил, пробормотал: «Боже мой! Это же наш Джон».
