Будни прокурора

— Когда же мы увидимся?

Стоя на подножке вагона, Лавров глядел в опечаленные и ласковые глаза жены. Еще одна разлука! Сколько их уже было и сколько еще будет, а вот привыкнуть невозможно.

Протяжно и глухо прозвенел второй звонок.

— Скоро, Верочка, скоро, — сказал Лавров, выпуская из своей руки маленькую руку жены. — Похлопочу, чтобы не тянули с жильем. Постараюсь, в общем, ты же сама понимаешь…

— Уж ты похлопочешь! — проговорила, грустно улыбаясь, Вера Андреевна, прекрасно понимавшая, что в чем-в-чем, а уж в таких-то, в бытовых, делах муж ее — человек беспомощный, неумелый, от него не жди проку.

— Проходите в вагон, гражданин, — раздался за спиной Лаврова строгий бас проводника. — Отправляемся. Надо все-таки соблюдать…

Лаврову хотелось еще и еще раз обнять жену, но он успел лишь наспех поцеловать ее: вагон резко дернулся. Вера Андреевна легко побежала вдоль платформы, не отводя взгляда от окошка тамбура. Лавров медленно махал ей рукой, что-то, кажется, говорил, но она уже ничего не слышала.

Кончилась платформа. Вера Андреевна повернулась И быстро зашагала к выходу. Она спешила, беспокоясь, что сын вернется из школы и не сумеет попасть в квартиру.

По небу неслись густые облака. Порывистый январский ветер бросал в лицо холодные капли дождя.

Южная зима!..

Юрий Никифорович долго не заходил в свое купе. Он стоял в тамбуре, ожидая, пока медлительный проводник раздаст постели, а пассажиры устроятся на своих местах, разместив чемоданы и узлы. Свой большой, видавший виды чемодан Лавров легко закинул на багажную полку, едва войдя в вагон, и сейчас ему не о чем было заботиться. Началась беспечная дорожная жизнь — та, которую всегда с нетерпением ожидаешь и которая уже через несколько часов начинает утомлять своей бездеятельностью, а к концу первого дня окончательно надоедает.

Поезд несся по степным просторам. По толстому стеклу окна беспорядочно метались дождевые струи, и бескрайняя кубанская равнина выглядела заплаканной и тусклой. Черные квадраты зяби сменялись зеленовато-серыми полями озимых и светло-коричневыми — люцерны. По краям вспаханных полей и у ферм возвышались огромные скирды соломы, а по их верхушкам прыгали черно-сизые вороны. Унылая картина…

— Пройдите в вагон, гражданин, — услышал Юрий Никифорович уже знакомый бас проводника. — Подмести надо. Ишь грязи-то натаскали…

Лавров вошел в свое купе, поздоровался со спутниками, повесил на крюк объемистый портфель и, усевшись у окна, задумался.

Что ожидало его на новом месте?..

Нельзя сказать, чтобы Юрий Никифорович был встревожен предстоящими переменами в жизни, — нет, он слишком привык к ним. Он умел легко и быстро находить с людьми общий язык — язык немногословный, деловой, свидетельствующий о Лаврове как о человеке вдумчивом, проницательном и сдержанном. Эту сдержанность, умение владеть собою иные принимали за равнодушие, бесстрастность, но это только поначалу, пока не убеждались в том, что за тихим, ровным голосом Лаврова, за лаконизмом его фраз и внешней невозмутимостью кроются чуткость к людям, озабоченность их невзгодами, искренняя радость их удачам.