Но была еще одна цель: проверить, по-прежнему ли пасется снаружи приставленный к операм бычок от Троицкого.
Да, пасется. Другой, не с такой дауновской физиономией, как вчера, но явно из той же компании. И тоже явно не Спиноза. Обнаружить его нетрудно — торчит за углом, за двумя довольно чахлыми для этих мест пальмами.
На здешнем перекрестке наблюдателю укрыться особо негде. Неблагодарная у парня задача. То-то у него рожа такая кислая…
Завидев Диму, Вазген быстро перешел дорогу. Туда, к пальмам. Якобы полюбоваться сверкающими на солнце стеклами. Николай дернулся, но сделать уже ничего было нельзя. Не ретироваться же, навлекая лишние подозрения.
— Сверкает, как само солнце, и переливается, как хрусталь! — вознес Вазген руки к небу. Дружелюбно подмигнул Диме. — Комм ля сьель! Нес па?..
Дескать, как солнце! Не так ли, досточтимый незнакомец?
Дима что-то буркнул в ответ, попытался выдавить улыбку… Выдавилась, но кривая.
Уяснив, что наблюдатель ни бельмеса не сечет по-французски, Вазген решил немного развлечься. Просто так, из чистой жизнерадостности. Из любви к искусству. А вот есть и зритель. Сухонькая старушка с тросточкой пересекает улицу.
Обращаясь прямо к Диме и приветливо на него глядя, Вазген понес на языке д'Артаньяна и мадам Бовари бессистемный вздор:
— Не всякая птица дважды в год совершает длительный перелет. Есть и такие, ленивые птицы, которые отсиживаются в своем гнезде и не суют клюва наружу. Лазурный берег — лучшее место во Франции, воистину земной рай. Конечно, если вы христианин. Лошади кушают овес и сено — не все, но подавляющее большинство. Подавляющее большинство!.. Однако старый Вазген знал некую лошадь, которая кушала карасей и огурцы. За час можно влюбиться, жениться, сделать ребенка, разочароваться, развестись и влюбиться в другую!.. Ростов — тоже красивый город, но на протяжении последних четырех веков нравы оставляют желать лучшего…
Говорил все это Вазген с такой интонацией, будто требовал у Димы подтверждения своим словам. Дима в ответ недовольно кивал. Он ко всему прочему побаивался певучего эмигранта: интонации-то вроде добродушные, но вообще ряха — в страшном сне не приснится.
Старушка послушала немного, скорчила свирепую физиономию, погрозила Вазгену и Диме тростью и быстро уковыляла в сторону моря.
Вазген пошел домой очень довольный.
Игорь и Вася, спрятавшиеся во внутреннем помещении ателье, рассматривали ящики с упаковками белых рубашек для фраков. То есть не рубашки — которые у них уже были — Рогова и Плахова заинтересовали, а сами ящики. Вернее, маркировка на них — «made in Paristan».